Михаил Румер (Персональный сайт)

Мое послевоенное детство проходило на московской окраине, где быт был пропитан матерщиной, пьянством и городским тюремным фольклором, настоенным на похабщине, как водка на лимонных корочках. Конечно же, и антисемитская нота звучала в этих анекдотах и песенках с имитацией еврейского акцента.
Это были времена, когда местечко, исчезнувшее в пламени Холокоста, выбросило остатки своих чудом уцелевших обитателей в предместья больших городов наподобие той слободы, которую так неподражаемо описал Асар Эппель. Еврейские жители этих предместий работали на заводах и в артелях, торговали, сохраняя свои семейные обычаи, свою речь, мелодии своих песен. Городские низы их не принимали, возводя забор ксенофобического отчуждения, всевозможных юдофобских мифов. Когда–нибудь Борис Слуцкий напишет: «Иван в окопе воюет/ Абрам в райкопе торгует./ Не воровавши ни разу,/ Не торговавши ни разу,/ Ношу с собой как заразу/ Проклятую эту фразу».
А двор распевал: « Старушка не спеша, дорожку перешла, ее остановил милицанер…» Словно пощечина звучала для меня, еврейского подростка, эта песенка. «Ах, боже, боже мой, ведь я иду домой, сегодня мой Абраша выходной…». Это пелось со старушечьим еврейским произношением: «Бож-же мой». И дальнейшее: «Несу я в сумочке кусочек курочки, кусочек маслица, два пирожка». «Курочка» звучало как «кухочка». «Я никому не дам. Все скушает Абхам, и будет мой Абхам, как барабан».
С какой инфернальной иронией это звучало, как омерзительна была эта старушка с ее любовью к своему Абраму. И мелодия – лихая, с приплясом, знакомая по другим песенкам.
Одна из них – «Барон фон дер Пшик» – псевдонародная сатира военных времен, своего рода музыкальный лубок. «Барон фон дер Пшик покушать русский шпик, /Давно собирался и мечтал». Кончилось все для барона плохо: «И бравый фон дер Пшик попал на русский штык,/ Не русский, а немецкий вышел шпик!». Это по радио исполнял народный любимец Утесов.
На ту же мелодию была написана песня «В Кейптаунском порту». Там уж была юношеская морская романтика: « В кейптаунском поpту /С какао на боpту / «Жанетта» поправляла такелаж…». И далее весь положенный антураж: пассаты, красотка Кэт, таверна … Песенка звучала в ресторанах, в застольях, под гитару и оркестр.
Мы воспринимали эти песни, как фольклорные, не задаваясь вопросом об авторстве слов и мелодии. Полвека спустя, в другой нашей жизни узнавалось многое в том числе и о песенном творчестве послевоенных времен, которое, казалось, жило лишь в наших стариковских воспоминаниях. Вот и мелодия этих песенок, если ее очистить от налета пошлых стишков и оркестровать звучала задорно и нежно. Она впервые прозвучала в бродвейском мюзикле на идише «Ме кен лебн нор ме лозт ништ» «Можно было бы жить, да не дают») в песне «Бай мир бисту шейн» («Для меня ты красива»). Было это в 1932 г. Мюзикл, как и мелодию песни, написал еврейский композитор Шолом Секунда, о котором разговор особый.
Судьба этого человека тривиальна и необычна. Тривиальность в происхождении, в музыкальной одаренности, в эмиграции семьи из Украины за океан, а необычность – в мировой славе написанных им песен. Он родился в 1894 г. в Александрии, это теперь Кировоградская область, отец – жестянщик, мечтающий, чтобы сын не повторял его доли, а стал бы юристом или врачом (какой же еврейский отец не хочет, чтобы его сын стал врачом), но мальчик уже в отрочестве поет в общинной синагоге как кантор. А после переезда семьи в Нью-Йорк тянется к еврейскому музыкальному театру. Семнадцатилетним юнцом он осмеливается зайти в гримерную к известной еврейской артистке и предложить ей послушать написанную им песню. Песня понравилась артистке, она исполнила ее на ближайшем концерте и заказала Шолому еще две песни. Он учится в знаменитой Джулиардской музыкальной школе, ему бесплатно, как одаренному юноше дает частные уроки композитор Эрнест Блох. В двадцатые годы он работает в еврейском театре вместе с известным еврейским актером и режиссером Борисом Томашевским, пишет музыку к спектаклям-мюзиклам, дирижирует оркестром.
В 1932 г. он создает мюзикл с песней «Бай мир бисту шейн». Слова песни – Джейкоба Джейкобса, а исполнитель– известный актер и певец Аарон Лебедефф. Успех ошеломляющий. Зрители устраивают овацию композитору. А на следующий день Шолому звонит владелец популярного в те годы музыкального издательства Сэмми Кан и предлагает ему продать авторские права на песню «Ба мир…» за 50 долларов! Примерно столько, Секунда зарабатывал в неделю. Он соглашается, и через несколько дней ноты и текст, правда, теперь английский, поступают в продажу. Невиданный по тем временам 10-тысячный тираж расходится мгновенно. Песню исполняют в ночных клубах нью-йоркского Нижнего Ист-Сайда, ее поет трио сестер Эндрюс, Элла Фицджеральд, сестры Берри, Бенни Гудман с оркестром, Джуди Гарленд. Текст переводят на разные языки, в том числе, на немецкий. Песня популярна и в нацистской Германии, пока не выясняется её еврейское происхождение, после чего на исполнение был наложен запрет. Говорят, что за 28 лет обладания копирайтом на «Бай мир бисту шейн» щлягер принес его владельцам три миллиона долларов. Композитор не получил ничего. Но он отнесся к этому спокойно.
За свою творческую жизнь, а он прожил 79 лет, Секунда создал более тысячи песен, более шестидесяти мюзиклов. Долгие годы работал музыкальным руководителем Еврейского художественного театра, просуществовавшего в Нью-Йорке рекордный срок – более 40 лет. Прославил Секунда свое имя и как автор почти сотни литургических религиозных песнопений. В частности, широко известен его цикл, предназначенный для встречи субботы, исполняемый обычно в синагогах в пятницу вечером. Лучшие раввины и канторы мира исполняли его литургические мелодии. А что касается песен, то бессмертная «Бай мир бисту шэйн» в конце 2000 г. была провозглашена журналистами лучшей мелодией XX столетия.
Но россиянам хорошо известна еще одна мелодия Шолома Секунды. «Москва златоглавая…/Звон колоколов…/Царь-пушка державная, /Аромат пирогов…» Кто только не исполнял эту русскую народную песню (так во всяком случае объявлялось) – Надежда Бабкина и Филипп Кирокоров, Иосиф Кобзон и Эдуард Хиль. И как сладко сжимаются русские сердца в ностальгическом ощущении. «Конфетки-бараночки, / Словно лебеди, саночки…/ «Эй вы, кони залетные!» –/ Слышен крик с облучка…/ Гимназистки румяные, /От мороза чуть пьяные, /Грациозно сбивают /Рыхлый снег с каблучка».
Мне всегда слышалось в этих стихах что-то от первой волны эмиграции с ее идеализацией дореволюционного прошлого, с ощущением невозвратности ушедшей жизни. «Всё прошло, всё умчалося /В невозвратною даль,/ Ничего не осталося,/ Лишь тоска да печаль». Так и виделся белый офицер, пьющий водку в парижском кабаке под этот грустный распев, подперев голову кулаком.
Но это же мелодия песни все того же Шолома Секунды «Майне идише мэйделе» («Моя еврейская девушка»), написанная в 1922 г. на слова еврейского поэта Аншеля Схора. Она была очень популярна в двадцатые годы прошлого века и в Америке, и в Европе, наводненной тогда русскими эмигрантами. И, видимо, кто-то из них и написал слова «Москвы златоглавой» на популярную мелодию Секунды, вложив в этот текст свой ностальгический смысл. А в Россию песня попала в 1981 г., когда ее куплеты вошли в приключенческий фильм «Крах операции „Террор“» режиссера Анатолия Бобровского по сценарию Юлиана Семенова. Для фильма ее исполнила Елена Камбурова. И с той поры песня пошла по всей стране.
Говоря о влиянии евреев на русский песенный мелос, я вовсе не хочу уподобиться герою анекдота сороковых годов с его утверждением: «Россия – родина слонов». Еврейство отнюдь не является родиной русской песни. Российская музыкальная культура глубока, самобытна и многогранна. Но тем не менее влияние на нее еврейского мелоса очевидно. И дело здесь не только в национальности наиболее ярких представителей советского песенного искусства, таких как броатья Покрасс, Дунаевский, Фрадкин, Колмановский и многие другие. Речь идет о подспудном, на генетическом уровне усвоенном воздействии еврейской песенной стихии.
Примеров тому немало. Помните знаменитый в двадцатые годы «Марш конников Буденного» (Мы – красные кавалеристы, / И про нас/ Былинники речистые/ Ведут рассказ…), написанный юным Дмитрием Покрассом и одобренный Буденным? Знать бы лихому командарму, что марш его армии создан на основе хасидских мелодий, как, впрочем, и всенародно любимая «Катюша» Матвея Блантера. Музыковеды считают, что в таких песнях, как
«День Победы», «С чего начинается Родина?», «Зачем вы, девушки, красивых любите?», слышны мотивы, восходящие к клезмерской музыке.
Но все это, как говорится, к слову. Возвращаясь же к нашему герою Шолому Секунде и его знаменитым на весь мир шлягерам, скажем, что, конечно же, он – дитя еврейского местечка, пересаженное на американскую мультикультурную почву, нес в своем творчестве народный еврейский мелос.
Завершая рассказ о судьбе его песен, расскажу о любопытной трансформации, так мучавшей меня в детстве песенки «Старушка не спеша…». Здесь надо говорить о Людмиле Стефановне Петрушевской, драматурге, поэте, певице, создателе музыкального проекта «Кабаре одного автора». Представьте себе пожилую, на восьмом десятке даму с живым ироничным лицом, которая выходит на сцену в огромной шляпе и начинает исполнять «бессмертные песни». Какие? «Опавшие листья», «Блю канари», «Лили Марлен», «Мурку», доходит очередь и до «Бай мир бистду шейн». Она поет ее на идиш, а потом переходит на русский: «Старушка не спеша,/ дорожку перешла…» А дальше ее текст: « Её остановил патруль ГБДД. /Сказал старушке мент / Здесь перехода нет,/ Спасибо,- говорит она, а где?». Патруль ГБДД требует, чтобы старушка немедленно заплатила штраф. Действие развивается. «ГБДД наряд/ Он может сам не рад, /Начальству должен сдать /Он тысяч пять». И вот финал, при котором зал взрывается хохотом и аплодисментами. «Старушка не спеша?/ Достала ППШ, /Сейчас я вам напомню вашу мать. /Я ветеран войны, /И вы понять должны, /Я снайпер – мне придется вас убрать».
Вот так вот: «Старушка не спеша, достала ППШ…». Посмеемся и поплачем. Так нагружается бессмертная мелодия Шолома Секунды текстами с разными, соответствующими времени смыслами, актуализирующими содержание. Тут тебе и сатирическая агитка времен войны, и юношеская романтическая мечта о морских странствиях, и ирония нынешней российской жизни с ее коррупцией и милицейским произволом. Все промелькнуло перед нами за тот век, в начале которого выходец из украинского местечка написал свою нежную и задорную мелодию «Бай мир бистду шейн».