Судьба песни
Из русской зимы в жаркое израильское лето
«Нам не дано предугадать, как наше слово отзовется». Эта тютчевская строка часто вспоминается в нашем глобализированном мультикультурном мире.
Ну могли ли себе представить Эдуард Колмановский и Константин Ваншенкин, что их популярнейшая в семидесятые годы прошлого века, аж на уровне народной песня «За окошком свету мало», десятилетия спустя будет исполняться в Израиле на двух языках – русском и иврите. Да не просто исполняться, а в молодежной аудитории.
Какой-то студенческий подвал, ансамбль – гитара, фортепьяно, саксофон, солист – стройный бритоголовый мужик в белом костюме, блеск глаз молодой аудитории, подпевают, смеются или грустят по ходу песни.
«А мне мама, а мне мама целоваться не велит»
На русском поется с прелестным легким акцентом.
На иврите я разбираю только начало строфы: «Бо и мама, бо и мама…»
Как забрела из зимней России эта песня в репертуар Коби Оза, потомка тунисских сефардов, родившегося в самом трудном для житья израильском Сдероте, куда так часто залетают из Газы ракеты? Как забрела она в этот жаркий, счастливый и тяжкий мир из России с ее снегами и волшебным русским мелосом, с ее ощущением сладкой грусти и полноты жизни, с пониманием нелегкой женской судьбы: «Уж давно я не катаюсь, только саночки вожу».
Колмановского, в девяностые годы прошлого века ушедшего из жизни, помнят и любят в России. В феврале в Москве на доме в Газетном переулке (б. улица Огарева), где много лет жил композитор,, установили мемориальную доску. На открытее ее собрались последние представители советской песенной культуры.
Слушая современные шлягеры, невольно вспоминаешь слова Евтушенко: «И как ушел из жизни смысл, ушла мелодия из песен». Она и в самом деле ушла. Остались ритмы, подчас молодежно-танцевальные, остались слова, подчас вульгарно-нелепые: «Леха, Леха, мне без тебя так плохо». Песни, которую иногда сочиняли по заказу и цензурировали в меру охранительного воображения редакторов, но тем не менее исполняемой не только по радио и телевидению., но распеваемой массово, народно, звучащей в душах людей – такой песни нет.
Интересно, как создавалась «За окошком свету мало». По воспоминаниям сына Колмановского Сергея живущего ныне в Ганновере композитора, его отцу заказали на Всесоюзном радио песню к Новому году. Он обратился к своему другу поэту Константину Ваншенкину с просьбой написать текст. Тот пошел по пути зримых и отнюдь не праздничных, как того ожидали заказчики, ассоциаций. – Новый год значит – зима, утопающие в снегах деревенские дворы, ранние сумерки, разговор матери и дочери о женской судьбе. И, органично сливаясь с текстом, мелодия так и плыла в ощущении этой грусти и любви, так соответствовала народному напеву, народному восприятию, что получился настоящий шедевр, сразу же пошедший по стране, вызвавший множество подражаний. Эту песню пели Зыкина, Толкунова, Кристалинская, ее пели на концертах и в застольях, в разном исполнении – профессиональном и любительском, ее пела вся страна. И вот много лет спустя она дошла до Израиля по мере слияния культур, которое стало последствием прихода в страну «русского миллиона».
Это слияние культур происходит не только на русской почве. Сохраняя верность принципу превращения израильского общества из «лоскутного одеяла» в «плавильный котел», здесь усваивают и сефардскую культуру. Дед того же Коби Оза, весьма известного в Израиле певца, был исполнителем пиютов – литургических песнопений сефардов. Он мечтал сохранить песни тунисских евреев. И внук много лет спустя после смерти деда осуществляет эту мечту, выпустив альбом «Псалмы растерянных». Я слышал главную песню альбома. На мой вкус там слишком много Востока. Но дело не в моем восприятии, а в том, что внук тунисского раввина наряду с песнями своих предков исполняет очень русскую песню композитора-еврея, который, кстати, был отдаленным потомком Мендельсона-Бартольди, а более близкие предки Колмановского родом из Могилева.
Так сливаются токи песенного творчества разных ветвей еврейства, неся в себе следы культуры стран диаспоры, в которых они обитали.