Михаил Румер (Персональный сайт)

Вышел пятидесятый номер ежеквартального «толстого» литературного журнала «Мосты». В Википедии о нем пишется: «Выходит с января 2004 года в Германии. Объединяет на своих страницах русских писателей-эмигрантов. Выполняет в русском зарубежье те же общественно-политические и литературные задачи, которые в своё время выполняли русские зарубежные журналы „Современные записки“, „Грани“ и „Континент“».

История русской литературной периодики Германии, если считать со времени ее объединения, изобилует попытками выпуска весьма пристойных журналов, которые, просуществовав какое-то время, закрывались по одной и той же финансовой причине. Здесь можно вспомнить литературный альманах «Остров», журналы «Зеркало загадок» и «Зарубежные записки». Все они выходили с той или иной периодичностью несколько лет, а потом закрывались.
«Мосты», как и ежемесячник «Литературный европеец», издаваемый тем же Владимиром Батшевым, демонстрирует поразительную долговечность, много лет предоставляя трибуну русским литераторам, живущим в Германии. Впрочем, не только в Германии. Среди его авторов –парижане, нью-йоркцы и другие представители литературного русскоязычья, распространившегося по белу свету. Насколько широко распространившегося? Иван Бунин, выступая в 1924 г. в Париже с речью «Миссия русской эмиграции», привел такую цифру: «Нас, рассеянных по миру около трех миллионов». А по нынешним данным российского МИДа сейчас за пределами России находится 30 миллионов соотечественников. В другом источнике вычитал: в США 3,16 миллиона русскоговорящих. В одном Нью-Йорке их полмиллиона. Как бы там ни было, рост за 90 лет – в десять раз.
Так уж получилось, что из-за железного занавеса советской тоталитарной системы волнами выплескивались, а потом после падения этого занавеса в относительно спокойном течении пошли человеческие потоки, неся в себе мировосприятие, язык, ментальность советской цивилизации, распространяя ее по миру? И издания стали возникать, несущие в себе эту ментальность, это ощущение жизни, пропитанной тем, что было там и продолжается здесь – в Берлине, Париже, Тель-Авиве…

Есть в Берлине писатель Владимир Каминер. Он приехал в Германию в начале 90-х еще молодым человеком и за эти годы стал весьма популярным среди немецкой читающей публики прозаиком. Пишет он по-немецки, но героями его небольших рассказиков являются русские в Германии, которые в этих простеньких байках попадают в разные смешные положения. Я добросовестно прочитал по-немецки два сборника его рассказов и пришел в недоумение – в чем причина его популярности?
Мне рассказывали, что институт Гете устроил в Москве презентацию книжки Каминера, где его новеллы читались с эстрады по-русски и по-немецки, и аудитория соответственно была русско-немецкая. Так вот немцы, слушая рассказы по-немецки, заливались смехом, аплодировали, словом веселились на всю катушку, а русские, когда чтение шло по-русски, недоуменно молчали. В чем же дело? Возможно, ответ на этот вопрос лежит в плоскости сравнительного литературоведения, исследования национальной читательской психологии. Немцы, у которых я спрашивал, чем им нравится Каминер, отвечали коротко: «Занятно».
Во всяком случае, это писатель не для нас.
А для нас есть целый отряд литераторов, живущих в Германии, пишущих по-русски и издающихся как в России, так и в Германии. Кто это? Назову с десяток имен прозаиков и поэтов. В Мюнхене это Борис Хазанов, Вадим Перльмутер, Тамара Жирмунская, в Ганновере – Вадим Ковда, Леонид Борич, во Франкфурте-на-Майне – Олег Юрьев, Владимир Батшев, в Кёльне – Владимир Порудоминский, Грета Ионкис, в Берлине – Леонид Гиршович, Александр Лайко, Игорь Гергенредер, Вадим Фадин, Борис Шапиро, Игорь Шестков.
Это люди разных возрастов, судеб, уровня таланта, литературных школ. Одни пишут в добротной реалистической манере, другие идут путем формальных поисков, создают современную подчас изысканную, не так-то просто воспринимаемую прозу и стихи. Многие из них публикуются в «Мостах».

Название издания символично – «Мосты» – мосты русской культуры, перебрасываемые между отдельными центрами ее материка – Берлином, Нью-Йорком, Иерусалимом. Но есть и другая связь – между волнами русской эмиграции, начиная с самой первой, послереволюционной. И не случайно первый номер «Мостов» открывался речью Бунина «Миссия русской эмиграции», о которой я упоминал выше. «Мы эмигранты, – говорил Бунин в 1924 г. – слово „emigrer“ к нам подходит как нельзя более. Мы в огромном большинстве своем не изгнанники, а именно эмигранты, то есть люди, добровольно покинувшие родину. Миссия же наша связана с причинами, в силу которых мы покинули ее. Эти причины на первый взгляд разнообразны, но в сущности сводятся к одному: к тому, что мы так или иначе не приняли жизни, воцарившейся с некоторых пор в России, были в том или ином несогласии, в той или иной борьбе с этой жизнью и, убедившись, что дальнейшее сопротивление наше грозит нам лишь бесплодной, бессмысленной гибелью, ушли на чужбину». Как актуально звучат эти слова, сказанные 90 лет назад.
Продекларировав в первых номерах связь с литературой первой волны, журнал в дальнейшем все больше чувствовал себя захлестнутым современностью, как бы отплывая от берегов, обозначенных творчеством писателей-эмигрантов двадцатых-тридцатых годов прошлого века.

Подробный анализ содержания «Мостов» – дело историка культуры, который, хочется верить, когда-нибудь займется феноменом литературы русского зарубежья, а для нас – современников – ощутим в этом издании, говоря мандельштамовскими словами, «шум времени», трепет забот и страстей людей, выплескивающих на журнальные страницы то, что их волнует сейчас, в первых десятилетиях XXI века.
Тем не менее, отметим, что в первых же номерах журнала весомые заявки сделали писатели разных поколений и разной географической принадлежности. Это была проза русского парижанина Николая Бокова, проникнутая глубоким религиозным чувством; исторический роман на библейские темы живущего в США писателя Давида Шраера-Петрова; разрывающее душу документальное повествование о детстве берлинца Игоря Гергенредера и пронзительный рассказ тоже о детстве мюнхенца Бориса Хазанова; мемуары осевшего в Париже поэта Василия Бетаки, дающие широкую и яркую картину как советской, так и эмигрантской жизни; рассказ о далеком армейском прошлом живущего в Ганновере питерского писателя Леонида Борича.
А чем заполняются страницы последнего пятидесятого номера «Мостов» двенадцать лет спустя после выхода первого номера, каковы его авторы, что за материалы в нем публикуются? Номер открывается повестью «Иван Иванович и другие» живущего в Кёльне старейшего русского писателя Владимира Порудоминского, много публиковавшего в в советские времена в разных московских издательствах беллетризированные биографии и другую прозу. Далее идут отрывок из романа «Подводная лодка» Владимира Батшева, рассказы берлинца Игоря Шесткова, живущей в США писательницы Натальи Асенковой, повесть новосибирского литературоведа Владимира Яранцева и произведения других прозаиков.
Интересны документально-исторические разделы журнала. Здесь дневники и воспоминания о правозащитной и диссидентской деятельности в советские времена Александра Урусова и Веры и Александра Корчак (журнал вообще уделяет много внимания этой теме), «исторические силуэты» о гибели Гумилева и о Чаянове, «встречи с Бальзаком» Греты Йонкис, литературный обзор Анатолия Либермана и многое другое.
Если коротко обозначить тематический диапазон литературных штудий издания, то это прежде всего Россия – ее советское прошлое и в меньшей мере – ее нынешнее драматическое существование и трагическое прошлое. Герои произведений авторов «Мостов» живут именно в этом жизненном пространстве., что естественно для русского эмигрантского журнала. Ведь Германия для этих людей – лишь место обитания.

Я как-то уже писал о любопытном опросе, проведенном среди русских литераторов, живущих в Германии одним русскоязычным израильским журналом.
Вопросы, задаваемые этим литераторам, были связаны в основном с Германией – что она для них, интересно ли здесь жить, кем вы себя здесь ощущаете, как чувствуете и тому подобное. И вот каковы были ответы.
Почему эмигрировал? У одних здесь жила семья, родители, другим хотелось по тем или иным причинам уехать из России, а в Германию переезд оказался наиболее реальным и удобным. Словом, правильнее было бы ставить вопрос так: не куда, а откуда уезжали.
На вопрос: что для вас Германия, почти все отвечали: жить здесь удобно. Вот это слово «удобно» встречается особенно часто. «Жить здесь удобно, хотя одиноко». «Германия для меня скорее нейтральный фон». «Германия действительно удобна для жизни, создает культурно-исторический фон».
Интересно ли жить в Германии? Интереснее ли и ближе вам происходящее в России, в Израиле? « Я не живу в Германии, я живу среди декораций, которые называются Германией. Декорации красивые, но пьеса не моя», – говорит один. « В последнее время происходящее в Германии большого интереса не вызывает, и слава Богу. Значит, на Шипке все спокойно», – вторит ему другой. «Россия ближе всего!» – восклицает третий. «Меня интересует в первую очередь русская культура, поэтому культурные события в России и русском сообществе Израиля ближе, чем немецкие культурные события» – говорит четвертый.
Кем вы себя ощущаете в Германии? «Русским эмигрантом в культурном плане, евреем – в экзистенциальном плане…», «Себя ощущаю по-разному, чаще всего русским евреем, живущим в Баварии», «Ощущаю себя русским писателем, живущим в Германии. Здесь я не свой и не чужой». «Ощущаю себя русским эмигрантом». Ощущаю себя евреем из России и пишущим по-русски писателем, живущим сейчас в Германии».
Как вы себя чувствуете в Германии? Как в своей стране? Как в стране чужой или даже враждебной? Ответы: «В Германии себя чувствую комфортно. Как в стране, где находится мой дом (квартира, книги.)». Другой ответ: «Конечно же, я не ощущаю Германию враждебной страной. Нужно быть мазохистом или иметь особую штирлицевскую миссию, чтобы жить в стране, которую считаешь враждебной. Кто заставляет-то?» А в завершение этот литератор сказал следующее: «Во всех странах мы непрошеные гости. Лишь в стране Израиля мы непрошеные хозяева».
Итак, перед нами коллективный портрет русского литератора, живущего в Германии. Живется им здесь удобно, но Германия отнюдь не стала для них своей страной. Особого интереса происходящее в ней у них не вызывает. Интерес у них по-прежнему вызывает происходящее в России, частью культуры которой они себя чувствуют. Публикуются они как в России, так и в Германии по-русски, впрочем, некоторых переводят на немецкий

Любой литературный журнал это сообщество авторов, каждый из которых самовыражается в своем творчестве и дает представление не только об окружающем мире, который он отображает, но и о себе. Писателю, как прозаику, так и поэту, нет необходимости оставлять после себя автобиографию или мемуар. Они – в его творчестве, о чем бы он ни писал.
Поэт Александр Ланин, чьей подборкой стихов открывается второй номер нового русскоязычного литературного журнала «Берлин. Берега», пишет:

Нас не били, не окружали,
Не цитировали на вынос.
Я не вырос на Окуджаве,
Я вообще ни на ком не вырос.

И в другом стихотворении:

Я родился в нигде, но не это всего страшней.
Что нам карту порвать, что нам город с нее стереть.
Я вертел головой,, обживаясь в чужой стране,
Как ученый дельфин, что в плену сохраняет речь.

В этом подчеркивании отсутствия корней, российского прошлого у сорокалетнего математика, оказавшегося в Германии в 16-летнем возрасте, – некоторая нарочитость. Мы не связаны с Россией, словно бы говорит он, хотя и пишем по-русски, мы обжились в чужой стране, освоили язык, культуру, обрели в этой стране профессии, но мы не немцы, и не русские. Кто же мы?
Что представляет собой поколение литераторов, начинающих группироваться вокруг журнала «Берлин. Берега»?
Наблюдая за литературной жизнью русскоязычной Германии добрые два десятилетия, да и участвуя в ней, я не могу не обратить внимания на смену поколений писателей – участников этой жизни. Большинство авторов «Мостов» – люди старшего поколения, прожившие большую часть своей жизни в России и унесшие Россию в эмиграцию «на подошвах своих башмаков». Они чаще всего и пишут о ней, о ее прошлом, в котором они жили и ее авторитарном настоящем, которое они не принимают и осуждают. Германия для них, как правило, лишь место пребывания, место где удобно и безопасно жить, но оно для них чужое, об этой стране они за редким исключением не пишут. Срок деятельности этих людей ограничен сроком их жизни, как правило, приближающейся к концу
Между тем «Берлин. Берега» начинает вводить в культурный обиход германского русскоязычья другое поколение литераторов. Это сравнительно молодые люди, приехавшие в Германию в отрочестве или молодости, освоившие в той или иной мере здесь язык и обретшие или обретающие здесь профессию. Они пишут по-русски, но Россия их мало интересует. Они живут в пространстве Берлина и других немецких городов, впитывают в себя эту реальность и сливаются с ней.
В коротких новеллах журнала «Берлин. Берега» перед нами предстает богемный мир берлинской улицы, увиденный не из вне, а изнутри, подчас возникают странные молодые люди, живущие неизвестно на что и неизвестно как. Иногда границы реальности размываются, уходят в иное время и пространство. Это не добротный реализм авторов «Мостов», в «Берлине. Берега» порой проскальзывают сюрреалистические мотивы, фантасмагорическое смещение реальности. Иногда такие рассказы интересны, иногда нет. Журнал охотно предоставляет свои страницы новичкам, начинающим литераторам, но есть и опытные сложившиеся писатели.

По-моему лучший прозаический материал номера – новелла Алексея Макушинского «Осорго». Это, используя термин другого автора журнала Светланы Тархановой, итинерарий – жанр литературы, в котором паломники или путешественники описывают свои впечатления. В другом – критическом разделе журнала – Тарханова пишет о немецком итинерарии Достоевского.
Макушинский путешествует по Дании, по северной Европе, у него ломается автомобиль и он чинит его со всякими приключениями. Казалось бы, сюжет незамысловатый, но написано все точно, интересно, читается легко и сочувственно по отношению к автору, вернее к его лирическому герою.
Макушинский доброжелателен, чуть ироничен и открыт по отношению к окружающему его миру. В отличие от Достоевского с его раздражительностью и даже презрением ко всему немецкому, швейцарскому, к красотам этих стран, их культуре. Я разумеется не собираюсь сравнивать этих двух писателей. Но Достоевский – ушедший в себя эгоцентрик от культуры, что в в известной мере определяется особенностями его гения, а Макушинский это русский европеец, которому Европа, несмотря на некоторую иронию его описаний, все таки мать родна.
Как и у некоторых других авторов журнала, у него как будто бы и нет груза советизма со всеми его аллюзиями, с диктатом идеологии и прочими прелестями, которые сейчас восстанавливаются в сегодняшней России. Они чувствуют себя свободными людьми, уехавшими в свободный мир.
Но что будет дальше с этим поколением литераторов, как долго они будут сохранять связь с русской культурой, определяемую языком их сочинительства? Думаю, что одни уйдут в немецкую культуру, станут немецкими литераторами, как Лена Горелик, которая, в сущности, немецкая писательница, думающая и пишущая по-немецки, несмотря на свое русско-еврейское происхождение.
Кое-кто уедет в Россию, коль скоро там изменится политическая ситуация и станет вольготнее жить и дышать. И наконец, третьи станут вести двойную духовную жизнь, коль скоро они будут продолжать писать по-русски. Как мне кажется, такая двойная жизнь не способствует творческим достижениям.

Напрашиваются исторические аналогии. Сто лет назад, в первой половине двадцатых годов Берлин был духовной столицей русской \эмиграции. Потом этот духовный центр переместился в Париж, а потом за океан. Но, тем не менее, не лишне вспомнить, что в начале двадцатых годов в Берлине выходило больше русских книг, чем в России. Куда же все это подевалось? Одни русские писатели, как Эренбург и Алексей Толстой вернулись в Россию, что было пострашнее, чем вернуться туда сейчас. Другие, как Ходасевич уехали в Париж. Третьи – перемещались по белу свету, искали пристанища, и писали все незаметнее, если вообще писали. Четвертые уходили в мир иной, найдя упокоение на кладбище Сент-Женевьев–де–Буа.
Но это были литераторы уже сложившиеся, известные, принесшие «на подошвах своих башмаков» в эмиграцию культуру серебряного века. Они канули в Лету, а вернее в историю русской литературы. Но ведь многим из тех, кто начинают группироваться вокруг журнала «Берлин. Берега» еще предстоит развиваться в литературе. И как это сделать, оторвавшись от русских корней и не обретая себя в немецкой культуре? Не знаю. Возможно, что каждому из этих литераторов придется делать выбор.