Михаил Румер (Персональный сайт)

История взлета и гибели Михаила Евдокимова

Легенда. Погожим августовским днем 2005 года на перекрестке автотрассы Барнаул-Бийск, у поворота на деревню Плешково работали эксперты-криминалисты. Шестеро мужчин и женщин собирали и клали в картонные коробки остатки последствий автомобильной катастрофы, все то, что потом будет называться вещдоками – вещественными доказательствами – осколки стекла, куски металла, обрывки ткани. Тела трех погибших мужчин уже были извлечены из расплющенного «Мерседеса» и отправлены в Барнаул, в морг.
День был теплый, ясный. Проезжающие мимо автомобили замедляли свой бег, словно отдавая дань памяти погибших. У березы, в которую врезался «Мерседес» лежали живые цветы. Все здесь напоминало события дня минувшего, когда автомобиль алтайского губернатора Евдокимова, на огромной скорости обгоняя поворачивающую налево небольшую «Тойоту», уходя от столкновения, но все-таки задев «Тойоту», вылетел в трехметровой глубины кювет и врезался в землю, в дерево, похоронив трех из четырех своих пассажиров. Удар был так силен, что подушки безопасности лопнули.
Впоследствии все обстоятельства этого столкновения будут изучаться под увеличительным стеклом следствия, а некоторые трудно объяснимые подробности рождать тревожные слухи. Казалось бы, при соприкосновении трехтонного губернаторского «Мерседеса» с «Тойотой», масса которой едва превышала тонну, улететь должна бы была именно она, а не массивный «Мерседес». Тем не менее, как сама «Тойота», так и ее пассажиры – двое взрослых и двое детей – не пострадали. Средства массовой информации упоминали вначале о третьей машине, двигавшейся по встречной полосе. Но потом никаких сведений о ней не было. Все эти неувязки будоражили воображение, рождали слухи, которые усугубляли предчувствия самого Евдокимова, о которых он говорил незадолго перед смертью. «Меня убьют, батя», – приводил его слова уже после автокатастрофы руководитель Союза промышленников и предпринимателей Аркадий Иванович Вольский, с которым Евдокимова, судя по всему, связывали дружеские отношения.
Так и ушел он в пелену слухов, в легенду, окружающую его личность, его помыслы, обстоятельства его гибели, ушел не разгаданный, не понятый до конца. И уже потом, после торжественных многолюдных похорон в родном селе Верхнеобское, куда съехались тысячи самых разных людей от знаменитых артистов и государственных деятелей до простых крестьян, все ходило и ходило: да жив он, не погиб, не похоронен, видели его в Бийске, в Барнауле. «Да точно я вам говорю: жив!»
И даже в «Комсомолку» письма пошли: человек двадцать разных алтайских жителей сообщали, что видели де Михаила Сергеевича живого и здорового. А одна пенсионерка даже просила расследовать информацию, что лежит, мол, губернатор и артист наш любимый в Рубцовске в больнице, его сильно охраняют, так как у него что-то с головой. Весь Рубцовск об этом говорит. Настолько убежденно писала старая женщина, что из редакции даже позвонили в рубцовскую больницу. «Да что вы…– горько рассмеялся главный врач.– Полная чушь. Кто только это выдумывает».
Но легенда есть легенда.

Морда красная. «Ну, что вам сказать, чего рассказывать… – И шопотом, вздыхая. – Чего рассказывать-то, все ясно. – И так смущенно руками поводит. – Иду после бани, никого не трогаю. Мы с отцом на разных концах деревни живем. Он на том конце никого не трогает, а я – на этом. – И опять со вздохом. – Не знаю, чего рассказывать-то. Иду себе спокойно, отдыхаю. Морда красная. Она у меня всегда после бани – красная».
Этот монолог, впервые произнесенный в 89-м в телевизионном «Аншлаге», сделал его знаменитым. Что называется, «а на утро я проснулся знаменитым». «Иду себе спокойно, отдыхаю. Морда красная» – эти слова со смехом повторяла вся страна, как когда-то она повторяла отрывки из монологов Райкина («В греческом зале, в греческом зале…) или Жванецкого («Нормально, Константин, отлично, Григорий»).
После долгих лет скудного существования провиницального эстрадника, певшего на танцверандах Новосибирска, разъезжавшего по городам Подмосковья от областной филармонии как артист разговорного жанра, мыкавшегося с женой и дочкой по общагам, по съемным квартирам, тяжким трудом отрабатывавшего тощие рубли своей москонцертовской ставки, – всероссийская слава, узнавание на улицах, просьбы об автографах, полные залы заливающихся счастливым смехом людей, гром аплодисментов, деньги, хоровод новых друзей, знаменитости, с которыми ты «на ты», множество всяких богатых людей, считающих за честь пригласить тебя к роскошному застолью, доселе неизвестных тебе людей (бес их разберет тут в Москве, кто банкир, а кто бандит), и все смотрят на тебя восторженными глазами, для всех ты «наш Миша». От такого мгновенного перепада состояний можно свихнуться, запить. Но он не свихнулся, не запил. Он привыкал к новому своему положению, обживал его, как обживают новую просторную квартиру.
В 81-м его не приняли в Московское эстрадноцирковое училище. А 8 марта 84-го он дебютировал на телевидении в праздничном «Огоньке». И все его видели и рот разевали: «Это же наш Мишка» – и семья – отец, мать, шесть братьев и сестер; и односельчане из Верхнеобского; и те, с кем в армии в Нижнем Тагиле служил; и работяги с Алтайского моторного, где некогда, будучи шлифовщиком, надрывая пуп, ворочал 120-килограммовые коленвалы; и официантки из замызганной столовки, где был администратором; и те, с кем учился в Новосибирском кооперативном институте… Все, все ахали: «Да то ж наш Мишка».
Но настоящая слава пришла к нему, когда он в 89-м попал в «Аншлаг». Регина Дубовицкая уже после смерти его вспоминала, как он пришел к ней впервые еще на радио, где она вела передачу «С добрым утром!». Выглядел он по ее словам красавцем – высокий, атлетически сложенный, узкая талия, длинные волосы. Облик мужицкой бородатой раздобрелости, в котором запомнили его миллионы людей, пришел позже, с годами. Она предложила ему показать свои пародии, он тогда выступал как пародист. В ответ – неловкое молчание. (Как его будет мучить потом всю жизнь эта деревенская застенчивость, неуменье расковаться в чужой аудитории, где он не чувствовал доброжелательности. А он кожей, чутьем звериным ощущал отношение к себе. И недоброта, отчужденность парализовали, лишали свойственного ему своеобразного шарма. Он и перед краевым законодательным собранием, будучи алтайским губернатором, не мог из-за этого выступать, приводя в недоумение даже симпатизантов своих: «Оказывается, наш артист говорить не умеет». И перед Квашниным, сибирским полпредом президента, заробел, ни на один вопрос не ответил. Но это все потом, потом, а пока он молчит перед Региной, этой чужой оценивающей его столичной дамочкой. Да еще и народ редакционный смотрит неодуменно, откуда здесь эта деревенщина, медведь алтайский…).
– Ну, представьте себе, что вы не в редакции, а на сцене театра эстрады. Что вы им будете показывать? – предлагала она. Он же подстать своим героям: «А чего представлять, я никогда в театре эстрады не работал». – Ну, хорошо, – продолжала настаивать Дубовицкая. – Представьте себе, что это не театр эстрады, а ваш сельский клуб, что вы покажете своим землякам». Видимо напоминание о деревенскости еще больше раздражило его, ибо он ответил: «А что им показывать, они и так все знают». В конце концов, ей подумалось, что он просто издевается: «А зачем вы, собственно, ко мне пришли, если вы не хотите показывать то, что вы умеете делать?». Он помолчал (говорил всегда медленно, как бы осторожно обдумывая, что сказать, не то ляпнешь что-нибудь), и сказал: «Пришел, чтобы познакомиться». Регина несколько остервенела и, взяв руки в боки, с женской иронией спросила: «Ну и как я вам?». А он, уже выходя из комнаты, сумрачно бросил: «Еще увидимся».
Но когда он впоследствии прочел-таки свою первую байку, скорее всего то была «Морда красная», у Дубовицкой, конечно же, хватило ума понять, какая это находка для любой концертной программы. Его деревенские новеллы с их сказовостью, с образом современного Иванушки-дурачка, ибо кто же такой герой «морды красной», как не Иванушка-дурачок – сильный, добрый, простодушный – все это давало репертуару необходимое многообразие, ту очень важную краску, которая расширяла диапазон номеров, привносило корневую национальную традицию.
Дубовицкая поняла, что Евдокимов нужен «Аншлагу», а Евдокимов понял как ему нужен «Аншлаг». Практичный и наблюдательный, легко приспособляющийся к любой среде, достаточно потершийся в эстрадных кулуарах, он понимал, как трудно здесь, в Москве пробиться без команды, как важно обрастать связями и при этом оказаться в нужное время в нужном месте. Талант талантом, но и с талантом (а цену себе он знал) можно зачахнуть где-то на периферийных подмостках, иди ка пробейся в одиночку туда, где начинается слава, где формируется имя – на телевидение.
Он понимал также, что «Аншлаг» – не только концертная программа, не только мощный инструмент раскрутки артистов, но и высокорентабельное коммерческое предприятие современного шоу-бизнеса, созданное и развиваемое предпринимателями нового типа. Регина Дубовицкая – художественный руководитель, редактор, она на сцене, перед объективами телекамер – представляет артистов, обращается к публике со своим знаменитым «Дорогие мои», но за кулисами – другая фигура – куда более мощная, продюсер Александр Достман.
Провиницальные Растиньяки. Они были примерно одного возраста. Евдокимов родился в 57-м в Сибири, а Достман – в 60-м – на Западной Украине. Оба кончили культпросветучилище. В то время как Евдокимов руководил сельским клубом в родном Смоленском районе Алтайского края, Достман был заместителем директора парка культуры в Хмельницком, но вскоре стал администратором передвижного цирка. В середине восьмидесятых он, как и Евдокимов, перебирается в Москву, где сходится с Владимиром Винокуром.
То было время, когда эстрада ощутила вкус свободы. Отпадали путы всяких государственных организаций – Росконцерта, Москонцерта с их твердыми ставками, с монополией на организацию выступлений. Вместе с молодым предприимчивым администратором Винокур создает театр музыкальных пародий, а затем фирму «Видос» (Винокур – Достман) и начинают сами организовывать концерты. Через Винокура Достман выходит на Дубовицкую, которая недавно пришла на телевидение со своим «Аншлагом» и вскоре становится ее продюсером.
«Мне повезло с продюсером», – скажет она впоследствии не раз. Еще бы не повезло. Честолюбивый провинциал прекрасно адаптируется в новой для него среде, великолепно чувствует и использует новые возможности шоу-бизнеса. Он создает Ассоциацию высокой моды и демонстрирует в Москве коллекции российских и западных модельеров, привозит в Россию западных знаменитостей – Лайзу Минелли, Тома Джонса, учреждает культурный фонд «Артэс» (артисты эстрады), организуя концерты отечественных звезд – от Александра Розенбаума до Филиппа Киркорова. Среди его друзей и партнеров Валентин Юдашкин, Иосиф Кобзон, друг Кобзона Шабтай Калманович, легендарный авантюрист, отсидевший в Израиле срок за шпионаж в пользу Советского Союза и вернувшийся после освобождения в Россию, где продолжал заниматься бизнесом.
Евдокимов в начале девяностых годов еще новичок в этой среде, его раскручивают, он в команде, познает законы и быт этого мира – верхнего этажа массовой культуры, где все так отличается от нижнего этажа с его дискотеками, рабочими и сельскими клубами, гастрольными поездками по глухоманным городкам с их холодными полупустыми залами.
Здесь все по-другому – не застолья в гостиничном номере после концерта, а светские тусовки в дорогих ресторанах, не куртка из кожзаменителя, а костюм от Версачи, иномарки, корпоративные вечеринки, где за выступление перед компанией банкиров тебе могут отвалить сумму баснословную, а главное – телевидение – основная движущая сила современного шоу-бизнеса.
Масштабы проникновения Достмана на канал «Россия» не имели прецедентов. Доходило до того, что канал транслировал «Аншлаг» по два раза за день, причем один раз в вечерний прайм-тайм. А 1 мая 2003 года программа «Аншлаг на Алтае», на евдокимовской родине, где он, спустя почти год, будет баллотироваться в губернаторы, занимала в праздничный прайм-тайм четыре часа. Это, правда, не было рекордом. В 1997 году тот же Достман организовал 11-часовый юбилейный концерт Кобзона. Представьте себе, 11 часов на государственном канале выступает один и тот же пусть и популярный артист!
Интересно однако, что по данным журнала Forbs, который провел исследование экономического механизма российской эстрады, артисты «Аншлага» не получали гонораров за выступление в телепередаче. Телеэфир для них – реклама. Свое они зарабатывают в гастрольных поездках, где благодарный и подготовленный телеэкраном зритель несет рубли на концерты.
Тот же Forbs считает, что один концерт участников «Аншлага» в рамках гастрольного турне дает 50 тысяч долларов. Разумеется, весьма доходны и концерты отдельных артистов, как в России, так и за ее рубежами.
При всем том отношения в «Аншлаге», как и в любом актерском коллективе, были куда как непростые. Премьером и патриархом считался Владимир Винокур, находящийся в особых отношениях и с Достманом, и с Региной.
Евдокимов с его чувствительностью и зацикленностью на своем происхождении воспринимал это особенно остро. Он всю жизнь не мог простить Винокуру в сущности невинного фамильярного оклика: «Эй, Михайло!». «Они меня не берут, я деревенский», – говорил он друзьям. И все помнил, все носил в себе. Cчеты в этой среде шли все время, и борьба самолюбий шла, и обиды иногда по мелочам, но не прощаемые всю жизнь. На сцене демонстрировались единодушие, взаимная любовь, но за кулисами была своя жизнь. Впрочем, постороннему лучше всего за кулисы и не заглядывать.
Артист и его герои. Вспоминается концерт Евдокимова в конце 2001 года в Берлине. Аудитория его была не просто русскоязычная, что естественно для выступающего за рубежом актера разговорного жанра, а скорее, как здесь говорят, аусзидлерская, то-есть состоящая из российских немцев, каковых в Германии насчитывается миллиона два с половиной.
Присадистые тетки в нарядных кофтах, крепкие короткостриженые парни в черных костюмах, мужики с раздавленными работой руками заполнили берлинский зал «Урания». Именно эти недавние аборигены Поволжья, Сибири и Казахстана и представляли в многоликой, мультикультурной современной Германии провинциальную Россию, ее сельскую глубинку. И уж Евдокимову с его массивным, обрамленным бородой лицом, на котором поблескивали умные узкие глаза, с его статью и повадками русского корневого человека, подчеркнутыми сценическим костюмом – рубаха навыпуск, брюки, заправленные в невысокие сапоги, уж Евдокимову с его монологами и песнями, названия которых говорят сами за себя – «Земляки», «Иван», «Баня», «Истопник Григорич» – ему ли не быть любимцем этой глубинной российской толщи, из недр которой он вынырнул и куда возвращает свои короткие рассказы, словно препарирующие сатирическим ножом эту жизнь?
Он и выхватывал их из жизни. Это уж потом на него будут работать известные писатели-юмористы Шестаков, Трушкин, используя и развивая созданный им жанр деревенской байки. Но первоначально он писал, нет, скорее не писал – наговаривал – сам, положив в основу эстрадной миниатюры какую-нибудь веселую историю, которыми он был наполнен, используя образы односельчан, тех, кого знал с детства и с кем не расставался и во взрослой жизни.
Это было коллективное творчество, в котором участвовали друзья-приятели, участники застолья, случайно забредшие на огонек артисты. Евдокимов рассказывал, тут же редактируя текст, меняя фразы, подхватывая во время поданную реплику. Работа продолжалась даже и тогда, когда монолог уже произносился со сцены. Он прекрасно чувствовал публику, умел вызвать зрителя на диалог, воспринимал реакцию зала, внимательно следил за ним, проверяя, удачна ли реприза, как она проходит, надо ли заменить что-либо, добавить, отредактировать. При этом режиссера у него не было. Все проверялось на аудитории, на друзьях. «Сергеич, а ведь лучше будет так…» – говорили ему. – «Как-как ты говоришь? Давай попробуем…» Замечания схватывал на лету, так же как и где-либо услышанное удачное выражение, он тут же вбирал его в себя и использовал. Тексты зубрил редко, а скорее проговаривал, как бы проникая в живую плоть народных речений, народного юмора и запоминал раз от разу, пока не отольется в окончательную форму, да и тогда мог что-либо поменять.
Память у него была хорошая, но какая-то своеобразная. Экономическую терминологию, цифры хозяйственной жизни края не запоминал. Казалось бы, при даре имитации, свойственном актеру, ему бы так просто было изобразить государственного деятеля со всеми присущими этому образу чертами – солидностью, уменьем оперировать цифрами, манипулировать фактами. Но не получалось, никак не мог войти в образ. И понимал это. «Я комплексую, что не могу говорить их терминами» – делился он с друзьями. Но иногда на него словно накатывало. Василий Борматов, друг молодости и однокашник по институту, которого он позвал вице-губернатором, вспоминал: «Бывало, встанет на каком-нибудь совещании и такую речь закатит, что мы смотрим друг на друга и понять не можем – откуда что взялось? Ведь еще вчера, казалось, что он в этом совершенно не разбирается. А сегодня будто прозрение какое-то».
Вернемся, однако, во времена его актерской деятельности.
Кто ж такие его герои, с кем он словно бы олицетворял себя? В «Морде красной» грузчик сельского рабкоопа, возвращаясь из бани, попадает в драку и загоняет всех дерущихся в реку, размахивая выломанной у самого корня березкой. Герой другого рассказа, опившись квасом, выходит ночью во двор и видит, как собака грызет человеческую челюсть, как потом оказывается – вставную челюсть его жены. В третьем монологе старик берет на утиную охоту старуху, и они переворачиваются в лодке. Анекдоты, простейшие житейские происшествия… Освещенные фонарем евдокимовского вымысла, расцвеченные блестками актерской фантазии, они дают панораму сельской жизни с ее пьянками, ссорами, семейными конфликтами и радостями, тяжким трудом, корявым бытом.
Евдокимовские герои – лукавые алкаши, простодушные лицемеры, упорные «чудики» бунтуют, врут, смеются, выражая многообразие народного характера, извивы души рядового российского человека.
Анекдот в его творчестве иногда поднимается до уровня глубокого обобщения. Когда герой одного монолога, вступая в борьбу с хреном у себя на огороде, поливает его кислотой, роет глубокие траншеи, заливает землю бетоном, а хрен все равно пробивается наружу, в этой гиперболической фантасмагории сквозь юмор ситуации проступает трагическая мысль о безумии жизни, тщете усилий.
Ну, а разве в основе рассказов Зощенко, Шукшина, песен Высоцкого лежит не анекдот или простое житейское происшествие, возведенное силой художественного видения в ранг высокой литературы, прозы или поэзии?
Ставя Михаила Евдокимова в ряд с этими именами, мы обращаемся к сложной и противоречивой проблеме отображения образа рядового русского человека в отечественной культуре, проблеме, требующей достаточно широкого пространства размышлений.

История одной иллюзии. Углубляясь в прошлое, изумляешься одному странному обстоятельству в отечественной культуре: русская литература столь гуманная и народолюбивая, к тому же всегда претендовавшая на роль главной выразительницы общественных дум и чаяний, стремившаяся с предельной объективностью отразить народную жизнь, вместе с тем крупного, запоминающегося образа человека народа не дала.
Казалось бы, мужик был объектом преклонения и любования интеллигенции. Его быт изучали с социологической глубиной и этнографической точностью, его мудростью и долготерпением восхищались. К чистоте его жизни и здравости суждений припадали как к роднику. Знанием народной жизни гордились как орденом. Но образа, художественного образа, вбирающего в себя характер, противоречия, прошлое и будущее социального слоя, не было.
Пугачев из «Капитанской дочки» заметно идеализированный, хотя и сопровождаемый пушкинским замечанием по поводу русского бунта, бессмысленного и беспощадного…
Платон Каратаев – воплощение христианской дворянской мечты, скорее житийно-утопический, чем реальный образ…
В конце XIX века появился короленковский переводчик Тюлин из рассказа «Река играет». Он лежит на берегу реки, страдая от похмелья, равнодушно наблюдая, как вода уносит его лодку, но в момент опасности преображается, совершает чудеса ловкости и силы с тем, чтобы затем опять впасть в ленивую апатию. По мнению Горького, Тюлин национальный тип, ибо он «позволяет нам понять и Мининых, и всех ему подобных героев на час, всю русскую историю и ее странные перерывы».
Но все это эскизы, приблизительные зарисовки крестьянского народного характера, совершенно не сравнимые по глубине, масштабности, пониманию человеческой природы с портретами Чичикова и Обломова, Пьера Безухова и князя Андрея, Раскольникова и Карамазовых.
Такое выпадение из художественной картины мира, реально и точно рисуемой литературой, очень важного ее объекта, можно, конечно, объяснить способностью творческой интеллигенции ощущать действительность лишь в рамках собственного или близкого ей духовного пространства, в то время как сам народ оставался безгласен. Ведь главными фигурами и других мировых литератур – английской, французской, немецкой – был отнюдь не крестьянин. Но никакая другая литература так не распиналась в своей любви к народу.
Для Диккенса фермер, рабочий – лишь статисты на сцене, где действовали буржуа и аристократы. У него и поползновения нет заглядывать в душу простолюдина, что, мол, и увидишь там кроме заботы о куске хлеба. В России же – в отношении к мужику и надрыв, и молитва, и чувство вины, и попытка поставить его на пьедестал.
Аристократ по рождению и воспитанию Лев Толстой самодовольно, как о главном своем достоинстве заявляет Горькому: «Я больше вас мужик и лучше чувствую по-мужицки». Это звучит весьма демократично, но в литературной жизни какой страны, кроме России, возможен такой самокомплимент, такое заблуждение тем более странное и трогательное, что ни в какой другой из европейских стран не был так велик разрыв между образованным слоем нации и народом.
И дело тут не просто в сословных предрассудках. Российскую дворянскую, а позднее и разночинную интеллигенцию отделяла от народа пропасть в мышлении, которую было невозможно преодолеть на протяжении одного поколения. О причинах такого отрыва культурных верхов нации от ее массы, уходившего своими корнями в послепетровскую историю, говорено немало Ключевским, Бердяевым и другими отечественными мыслителями. Нам же важно отметить лишь одно: реальный, сложный и противоречивый образ мужика на протяжении всего XIX века был как бы окутан плотной и пестрой завесой из религиозно-философских умствований, которым отдали дань почти все крупные русские писатели.
Истинное познание и раскрытие этого образа начинало приходить лишь тогда, когда интеллигенция со всеми ее помыслами и идеалами исчезала в развернувшейся пасти революции. «…Слопала таки поганая, гугнивая родимая матушка Россия, как чушка – своего поросенка», – писал Блок 26 мая 1921 года, за два месяца до смерти.
Уже перед самой революцией трезвое реальное видение деревни, этого главного поля народной жизни тех времен, прорывается у Бунина. После былинного богатыря Захара Воробьева («Захар Воробьев»), святого в своей чистоте и простоте, умирающего старика Аверкия («Худая трава») появляются хищные, жесткие, умные пожилые мужики типа Лукьяна Степанова («Князь во князьях»), коновала Липата («Хороших кровей») и, наконец, вереница необычных в своих вспышках злобы, биении мрачных нервных сил персонажей – Карпуха Большаков («Личарда»), Шаша («Я все молчу»), – несущих в себе бешенство темной души, столь характерное для живущих полвека спустя героев Шукшина.
Бунин, один из самых зорких писателей своего времени, опасливо любуется ими, не понимая откуда берутся эти сгустки нервной энергии, но прозревая уже ее слепой, все сметающий на своем пути разлив, которому суждено произойти несколько лет спустя.
В малоизвестном рассказе «Будни» приехавший в гости в деревню семинарист, мечтающий стать певцом, гуляя по окраинам села, знакомится с проезжим мужиком. Разговор идет в нарастающем изумлении со стороны интеллигента – семинариста и странных перепадах настроений мужика – бахвальства, иронии, тоски. Рассуждения его представляют собой причудливую смесь городских впечатлений и невероятных предрассудков. Но самое неожиданное это вспышка бешенства.
«Скулы его порозовели, лицо приняло злое и грустное выражение. Не глядя на семинариста, он поднялся, надел армяк в рукава и, заскребая сапогами по земле, решительно пошел к лошади. «Чего он разозлился? – подумал семинарист, недоумевающе глядя ему вслед. – Вот нелепая и странная скотина». Мужик, как бы угадав его мысли, обернулся.
– Чего вылупился? – сказал он зло и грубо.
– Ай неправду говорю? Ты должен за ученье благодарен быть, а не лупиться. Я с тобой задушевно, а ты – лупишься. Вот подойду, измордую тебя в лучшем виде, – тогда судись со мной! Не посмотрю, брат, на твое духовенство, на пение». …Семинарист пожимал плечами и думал: «Да-а. Без револьвера, собственно, и выходить бы не следовало».
Где тебе добродушный хмельной гигант Тюлин? «Вот подойду, измордую тебя в лучшем виде – тогда судись со мной». Это написано в 1913 году, двадцать два года спустя после рассказа Короленко и за четыре года перед революцией.
Рожденный революцией политический строй не только не приблизил русскую литературу к правдивому видению и осмыслению народного характера, а наоборот еще более отдалил ее от этой цели. Советская государственная система, монополизировав все проявления духовной жизни, меньше всего была заинтересована в правдивом отображении народной жизни. Герои «Цемента» и «Гидроцентрали», «Брусков» и «Поднятой целины» воспринимаются скорее как знаки, классовые символы, созданные в соответствии с партийными идеологическими установками, чем как живые характеры. Да и авторы этих романов первых двух десятилетий советской власти – Гладков, Шагинян, Панферов, Шолохов – ставили перед собой задачу отразить пафос социалистического строительства, а отнюдь не реальную действительность.
Разве что шолоховский Мелехов выпадал, выламывался из вереницы героев укрепляющейся литературы социалистического реализма, выделяясь своей естественностью, трагизмом и неприятием новой «счастливой» жизни. Однако и этот образ не мог иметь продолжения и развития за пределами революционных лет – невозможно себе представить этого героя «Тихого Дона» в колхозном селе. Его физическое уничтожение закономерно, если не от чекистской пули двадцатых годов, то где-нибудь на уральском лесоповале тридцатых.
Но ведь миллионы людей так же, как и Мелехов, переживших в страданиях и муках революцию и гражданскую войну, обретали себя в советской действительности, как-то приспосабливались к ней, формируя новый мутант русского национального характера.
Как существовали они в те годы, из каких бытовых подробностей складывался их мир, как жил, о чем думал, что ел и пил простой человек – обратитесь с подобными вопросами к литературе тех лет, – рассказы о стройках, классовой борьбе, перековке интеллигентов, прозрении крестьян, будут вам ответом. Пожалуй, лишь один серьезный писатель спускается с идеологических ходуль, пытаясь приблизиться к реальной жизни. Имя его Михаил Зощенко.
Homo sovetikus. Но что это было за приближение! Сказать, что сама улица заговорила о себе в его рассказах, словно задавшись целью показать скуку, убогость и бессмысленность своего существования, значит, ничего не сказать. Нет, это скорее некий театр, где один и тот же актер на языке городского мещанства, впитавший в себя жаргон предместья, рабочей казармы и канцелярии, пошлых романов и кинематографических мелодрам, ведет нескончаемый монолог, заставляющий зрителей то ли смеяться, то ли плакать. Такой жанр, такой язык мог создать не просто
талантливый, но и предельно чуткий к жизни писатель, обладающий к тому же выдающимся даром стилизации.
В сущности, у него нет предшественников в литературе начала века. Аверченко, Тэффи, Бухов и другие представители плеяды сатириконцев сходны с ним лишь по внешнему комическому рисунку. Зощенко глубже, страшнее и главное – объект его прозы совсем другой. Отдаленные ее корни через отдельные городские элементы творчества Достоевского восходят разве что к менипповой сатире с ее трущобным натурализмом, злободневной публицистичностью, эксцентричным поведением героев и некоторыми другими чертами жанра, сформулированными для нас в трудах М.Бахтина.
В этом странном и отдаленном на первый взгляд смыкании, возможно, сказывается сходство объектов литературного творчества авторов мениппей и рассказов Зощенко – античной черни и городской толпы двадцатых годов нашего века, теряющей патриархальные корни, уплотняющейся в единую деклассированную массу – легковерную, невежественную, истеричную. Сопоставление, заставляющее вспомнить о теории цикличности цивилизаций.
Характерно, однако, что смена укладов, социальных ситуаций происходит в России в начале века за считанные годы. Бунинский мужик предвоенных лет сменяется дворником Маркелом из пастернаковского «Доктора Живаго», чувствующим себя хозяином положения. Однако подобного рода классовые иллюзии рассеиваются за несколько революционных лет. Герою зощенковских рассказов, вчерашнему крестьянину, а ныне городскому рабочему, ремесленнику постоянно внушают, что он главная фигура новой действительности, ради него, его равноправия, его светлого будущего соверша-лась революция. Но всякая попытка реализовать свои права на практике, обрести себя в новой жизни ставит человека толпы в жалкое и смешное положение.
Вот он отправляется в театр с «аристократкой», угощает ее пирожными, не будучи в состоянии расплатиться; идет в общественную баню и смывает привязанный к ноге номерок от пальто; пытается бросить пить, просит в столовой лимонаду, а ему подают водку; хочет войти в ресторан в спецовке, а его не пускают; теряет галошу в трамвае; принимает за пудру оставшийся после иностранца порошок от клопов…
Разумеется, беглое упоминание сюжетов не дает представления о трагикомизме положений, о сложном и многоплановом ассоциативном действии, содержащемся в каждой такой миниатюре. Как и в менипповой сатире в основе этого действия чаще всего лежит скандал. С помощью заурядного житейского происшествия, превращающегося по мере его развития в скандал, автор заводит своих героев как кукол заводным ключом и действующие лица начинают жить, выявлять себя, и, в результате, по ходу действия – бессмысленность, алогизм мира.
Само по себе происшествие, лежащее в основе действия, обыкновенно. Оно становится необыкновенным в силу противоестественности жизни. Ничего удивительного в том, что иностранец забыл в коммунальной квартире порошок от клопов нет, но превращенный в воображении ее обитателей в заграничную пудру, он становится предметом скандала, обнажающего тоску российского обывателя по бытовой культуре Запада, которая будет мучить его и десятилетия спустя. Нет ничего удивительного и в потере галоши в трамвае, но необходимость подтверждать этот факт справкой из домоуправления превращает действие в бюрократическую мистерию.
Писатель нащупывает главные нервные узлы нового общества, фиксирует уже в начале его существования социальные и нравственные процессы, которым предстоит развиваться в течение по-следующих десятилетий, набирать силу, крепнуть, формироваться и формировать характеры людей.
Герой прозы Зощенко – существо раздираемое противоречиями, страдающее от комплексов неполноценности и постоянно вынужденное отстаивать свое человеческое достоинство в самых разных жизненных ситуациях. Он и сам сознает свое невежество, пороки, дурные привычки, неуменье вести себя – страдает от этого, а порой пытается бунтовать.
Нет помещика, фабриканта, олицетворявших сословное неравенство, несправедливость жизни, но и теперь каждый раз в столкновении с ней он словно бьется лбом о стену, ощущая, что новая государственная система ничуть не менее равнодушна к его нуждам и запросам, чем старая. Отстаивать себя приходится на каждом шагу, на каждом метре жизненного пространства – в очереди, в трамвае, в бане, в театре. Все это воспитывает мгновенную готовность к отпору, возбудимость, уменье пользоваться примитивной демагогией, способность постоять за себя.
В творчестве Зощенко есть необычная черта, ставящая его в совершенно особое положение в российской литературе. Если Короленко показывал нам простого русского человека даже в самых негативных проявлениях его характера с любовью и состраданием, Бунин – с жадным и опасливым интересом, то Зощенко – с холодным, а подчас и презрительным любопытством. Вот, мол, что вышло в результате столетних чаяний лучших национальных умов и сердец. Вот демократия, о которой вы столько говорили. Вот массовый человек, каким он получился после революции. Вот вам увеличительное стекло – склонитесь и понаблюдайте… Словно энтомолог, накалывающий на булавку насекомое, он выставляет на всеобщее обозрение новое невиданное до сей поры существо homo sovetikus.
И в знаменитом послевоенном постановлении ЦК ВКП(б) о журналах «Звезда» и «Ленинград», предавав-шем Михаила Зощенко гражданской казни, больше всего удивляет запоздалость этой акции. Как могли пройти мимо творчества писателя рапповские молотобойцы с их натренированным классовым чутьем, как уцелел он в мясорубке тридцать седьмого года?
После публикации того памятного постановления с литературой в стране, казалось, было покончено навсегда. По книжным и журнальным страницам уверенно зашагали герои Бабаевского и Бубеннова, Софронова и Грибачева.
Так что точку отсчета для серьезного разговора об образе рядового советского человека надо после тридцатилетней паузы выбирать новую – начало шестидесятых годов. Перебирая, однако, наиболее известные имена тех времен – Распутина, Абрамова, Белова, Астафьева – мы не в состоянии остановиться на сколько-нибудь значительном художественном образе. Михаил Пряслин из многотомной эпопеи Абрамова об архангельской деревне, старуха Дарья из Распутинского «Прощания о матерой», Иван Африканыч из повести Белова «Привычное дело» – ни один из этих характеров не обладает достаточной емкостью и глубиной, чтобы дать нам подлинное и масштабное представление о сложности и противоречиях современной жизни. Удовлетворить такую потребность может лишь творчество одного писателя, стоявшего особняком в российской литературе того времени. Речь идет о Василии Шукшине.
«Попытка Природы осознать самое себя». Герой одного из рассказов Шукшина говорит перед смертью: «Человек – это …нечаянная, прекрасная, мучительная попытка Природы осознать самое себя». Мне думается, что творчество писателя было одной из самых удачных попыток национальной души осознать и выразить себя на определенном этапе своего развития.
На первых порах его рассказы, начинавшие появляться в журналах в начале шестидесятых годов, воспринимались в традиционном русле деревенской прозы, укреплявшейся и отвоевывавшей в те годы свое место в общественном сознании. Открытый и чистый сердцем деревенский человек попадает в смешное или трагическое положение при соприкосновении с городом, его нравами и культурой – таков один из излюбленных конфликтов Шукшина, особенно в раннем его творчестве.
Санька Журавлев («Версия») поехал в город покупать мотоцикл, случайно разбил в ресторане стеклянную стену, но вместо милиции угодил в квартиру директрисы, с которой гужевался три дня. Дома ему никто не верит, он приводит в город приятеля, ведет в ту квартиру, а там их спускают с лестницы. Сергей Духанин («Сапожки») купил в городе жене – доярке сапожки на меху, а они не лезут на крупную деревенскую ногу. Андрей Ерин («Микроскоп»), купив на утаенные от семьи деньги микроскоп, с вос-торгом разглядывает микробов…
Эти сюжеты сродни зощенковским. Те же трагикомические истории – в семье, магазине, ресторане, на улице, тот же пробуждающийся, тянущийся к городской культуре человек. Только рассказаны они совсем по-другому, не стилизовано, не со стороны, с интонацией не иронической, а сострадательной – изнутри. Не интеллигент начала века, офицер, студент, человек дворянского воспитания рассматривает своего героя – городского мещанина, обосновавшегося в городе вчерашнего мужика, а сам мужик, каким-то чудом обретя голос, самосознание, изощренную литературную технику, рассказывает о себе, изумляясь, гневаясь, негодуя и умиляясь.
Необоримая плотская крепость быта, корневой конформизм противопоставлены в творчестве Шукшина миру «чудиков», бунтарей, чистых простых душ. У него даже священник, приехавший лечиться к деревенскому родственнику («Верую») – грузный, сильный, пьет спирт и могуче пляшет как языческий бог. И этой сцене веришь.
А вот Витьку Борзенкова из рассказа «Материнское сердце», приехавшего в город на базар продать сала, опоили и обобрали местные проститутки. Озлобившись на городских людей, он затеял драку с прохожими, проломив голову милиционеру. Ситуация в общем-то простая, линейная – обидели человека, он разбушевался, избил тех, кто попался под руку. Автор приглашает нас понять и пожалеть этого здоровенного молодого бычка, а пуще того мать-старуху, пытающуюся вызволить сына из тюрьмы.
Попробуйте, однако, понять и пожалеть Бориса Яковлева, прибывшего в отпуск в родное село, сороколетнего городского рабочего. Он стоит, чуть подвыпив вечером у клуба, наливаясь ненавистью и презрением к деревенской жизни и выплескивая их на подошедшего друга детства, нарываясь на разгоревшуюся-таки драку. Что за человек этот «вечно недовольный Яковлев» (рассказ так и называется), чего ему надо – изумляется автор, пытаясь проникнуть в его исходящую тоской, презрением и ненавистью душу. Кого, за что он так презирает и ненавидит?
Помните бунинское восклицание в близкой по сюжету истории в рассказе «Будни» – «Вот нелепая и странная скотина!» Но здесь не городской интеллигент восклицает, а свой брат – мужик Василий Шукшин задает вопросы. Кого, за что ненавидит Борис Яковлев? Что томит и мучит его душу? Каковы мотивы его поступков?
А что толкает героя одного из самых глубоких рассказов Шукшина «Срезал» Глеба Капустина на спор с приехавшим в отпуск в деревню городским «кандидатом». Как нелеп этот спор, эти вопросы о «проблеме шаманизма в отдаленных районах Севера», о возможности появления на Луне разумных существ и прочих вещах, что словно следы от информационной лавины, оставляемые в неподготовленном сознании. Да и задаются-то они нарочито, чтобы показать: и мы здесь в деревне, не лыком шиты; чтобы поддеть, срезать ученого земляка с его такси, степенями, книгами.
Как чудовищен этот спор, эти извивы примитивного мышления, перед которым бессильна логика, и за которым стоит только лишь одно злое чувство: «А-а, городские, интеллигенты, мать вашу… не глупее мы вас…» Не та же ли злость у мужика из бунинских «Буден»? Только этот нынешний мужик внешне иной, нахватавшийся газетных, журнальных знаний тех самых знаний для всех, которые отяготят мозг, но изменят ли душу?
Конечно же, от кандидата наук Глеба Капустина отделяет многое – образование, уровень жизни. Но в том-то и состоит внутренний конфликт действия, что внешне у Глеба имелись те же возможности получить все это. Оба крестьянские дети. Учись, читай, уезжай в город. Но воспользоваться этими возможностями могут лишь самые способные, активные, либо те, кто обладает поддержкой родителей. Равенство продекларировано, но барьеры, извечные человеческие барьеры остались. И от того, что внешне всё кажется достижимым – книги, поездки, телевидение – еще больше хочется завыть, когда жизнь с ее новыми стандартами и целями проходит мимо тебя.
Мужик XIX века мог бунтовать против барина, не понимать интеллигента, мог даже ненавидеть их обоих, но не мог им завидовать. Выскочив из крепостного права, из ХVIII века прямо в ХХ-й и проскочив целый этап развития, через который непременно проходили западные страны, он, воспринимая цивилизацию в самом поверхностном проявлении, первым ее плодом ощутил собственную неполноценность. Привычная религиозная опора ушла из-под ног, а полузнания, полукультура, межукладность существования, кстати, наиболее характерные для героев Шукшина, рождают с одной стороны болезненное стремление к самоутверждению, а с другой – поддаваемость массовому гипнозу, ксенофобию и эмоциональную возбудимость – питательную почву для бунта, социального, революционного сдвига.
«Я от этих мужиков теперь отбился, я все лето прошлый год в Липецке прожил, со всяким могу поговорить», – рассуждает в 1913 году литературный предшественник шукшинских героев, мужик из бунинских «Будней». Весь дальнейший его монолог – это ставящая в тупик нормального собеседника смесь каких-то искаженных полузнаний и слухов, через которые не может пробиться здравое слово. Поступки его немотивированные, озлобление бесцельно и весь он, как и его потомки, рассеянные по страницам шукшинских рассказов, исходит безотчетной тоской, гневом и презрением.
В сопоставлении этих образов вся новейшая история России, весь ее трагический крестный путь. И потому так мучительно тревожен, страшен для нас диалог Глеба Капустина с приезжим кандидатом, что брезжущим огоньком в коридоре ассоциаций угадывается роковая опасность полузнаний, полукультуры. Потому что за всем этим невинным спором осознается: полуинтеллигенты возглавляют тоталитарные режимы, полуневежды их питают своими эмоциями, страхами, предрассудками.
Будучи беспощадно правдивым в своем исследовании национального характера Шукшин, следуя дальше по этому пути, тем не менее уходит из сегодняшнего дня в допетровские времена, создав поразительный по своей откровенности и разоблачительности образ Степана Разина.
Образ этот – словно высшая точка слепой разрушительной силы, которая ощутима и в современных нам героях, он вбирает в себя многие трагические противоречия народной души, остро ощутимые в особых обстоятельствах бунта – чувствительность и жестокость, мгновенные переходы от греха к покаянию, стремление жить одним лишь мигом и склонность к диким разгулам, жадное бесстыдное грабительство и способность презреть собственность, за час спустить все добытое ценою риска жизнью. И, наконец, самое главное – забота не о праве, не о законе, а о сердечном единении людей, о воле. «Я пришел дать вам волю» – (роман так и называется) не право, а волю.
По мере развития действия мы видим, как мечта о воле оборачивается нарастанием своеволия, жестокости, стихии разрушения, которая, в конце концов, изживает и поглощает самое себя. Степан Разин кончился еще перед тем, как он попал в руки московского палача. Он кончился, потопив свое собственное дело в крови, грехе, предав объявленные цели и идеалы.
Последний, предсмертный рассказ Шукшина – «Кляуза» – документальный, без всяких художественных домыслов, где герой и
писатель одно лицо – вопль глубоко оскорбленного человека, над которым издевается осатаневшая вахтерша, не пуская к нему в больницу семью, друзей.
Да что же это такое, – словно кричит Шукшин. – Что же мы делаем друг с другом, русские люди! Что за бесы в нас вселяются, изничтожая присущие нам доброту, совестливость, сострадание. Они так и стоят перед ним, как в кошмарных снах, но наяву – продавщица, вахтер, уголовный псих, бригадир с приблатненным одесским говорком, мелькнувший в рассказе «Танцующий Шива», где он невиданно подлым ударом сбивает с ног разбушевавшегося плотника. Они стоят перед ним, кто безликий, как знак малой власти, что так страшна в руках малого человека, кто обрисованный выпукло, четко, олицетворяя этих вселившихся в его народ бесов, что подобно евангельским «вышедши из человека», вошли в свиней; и бросилось стадо с крутизны в озеро и потонуло.
Но не потонуло. Евангельская притча при всей своей глубине и образности не исчерпывает жизненной ситуации. Герои Шукшина продолжают жить, в той или иной мере воплощаясь в прозе региональных русских писателей (самым интересным из них является, пожалуй, Борис Екимов); в песенном творчестве многочисленных последователей Высоцкого; в сценических образах; во всем том слое русской культуры, который сохраняет почвенническую традицию. И Евдокимов – типичный представитель этого слоя.

Кумиры. Он до боли, до страсти любил Шукшина (впоследствии в губернаторском кабинете Евдокимова по соседству с иконой будет висеть шукшинский портрет), может быть, ощущая себя его наследником не только в региональном понимании (земляки!), но и в каком-то более высоком смысле. И вместе с тем сознавал, наверное, как далеко ему до его кумира и по масштабу личности, по глубине творчества, да и как киноактеру.
Его актерские работы в комедиях Валерия Чикова были эксплуатацией одного и того же образа простоватого сельского мужика, эдакого Ивана-дурака, попадающего во всякие комические ситуации. Вот в первой картине Чикова, снятой в 1993 году, – «Про бизнесмена Фому» – Евдокимов выступает в роли незадачливого механизатора, ставшего первым на селе предпринимателем. Вместе с женой, которую играет Нина Русланова, его герой открывает в деревне платный туалет с заморской сантехникой, обезьяной и попугаем. Четыре года спустя в фильме «Не валяй дурака…» Евдокимов играет деревенского кузнеца Филимона, выловившего в реке подброшенную американской подводной лодкой бочку спирта и устроившего по этому случаю народное гулянье. Тема русского пьянства, широты, доброты, бесхитростности русской души реализуется в этой «сентиментальной пародии» с весельем и грустью одновременно.
А через год – в 1998-м – он играет главную роль в другой комедии того же режиссера Чикова «Не послать ли нам гонца?», изображая разоренного банкирами фермера, который отправляется в Москву к президенту поговорить о жизни. По дороге он переживает множество приключений: спасает из реки расстрелянного на мосту бизнесмена, его избивают в милиции, он пытается въехать в Кремль на своем «Запорожце», попадает в психушку…
Характерно, что в этом фильме Евдокимов выступает не только как исполнитель главной роли, но и как продюсер. Видимо, кино манило его, представлялось полем реализации возможностей и актерских, и деловых.
А что касается рассказов, он, конечно, не мог не понимать, как далеко его эстрадным миниатюрам при всем их трагикомизме и талантливом исполнении до энциклопедии русской души, которую являло собой творчество Шукшина.
Были еще песни, зачаровывавшие аудиторию ритмом и мелодией, приятным сильным голосом и образом все того же деревенского парня, простого, чистого и такого одинокого в городе, который гнет его и ломает, где все так сложно и трудно хотя и верят его родители, надеются, что у него «хорошая женка и в квартирке уют и в далекой сторонке в душу мне не плюют».
Его обожание Шукшина проявлялось и в непременном ежегодном участии в шукшинских днях в Сростках, после чего он приглашал собравшихся к себе в Верхнеобское, где проводил футбольные игры школьников района на кубок своего имени и даже привез как-то в село на свои деньги ветеранов московского «Спартака», так что победители районных соревнований играли со знаменитыми футболистами прошлого. В такие дни, а это происходило обычно в июле, в Верхнеобское съезжались тысячи человек. Празднование после шукшинских дней в Сростках продолжалось на родине Евдокимова в Верхнеобском, как бы символизируя духовную связь двух знаменитых земляков.
В 2000-м он с юбилейных шукшинских чтений сразу же улетел в Москву на вечер памяти другого кумира – Владимира Высоцкого. И спев одну песню, вернулся на Алтай, чтобы провести свой традиционный чемпионат по футболу.
В свою губернаторскую пору Евдокимов пробил проект издания восьмитомного полного собрания сочинений любимого писателя. С инициативой такого издания выступили ученые Алтайского университета. Естественно, администрация края оказала этому проекту всемерную поддержку, более того к его осуществлению было привлечено московское бюро ЮНЕСКО, а совместное предисловие к восьмитомнику должен был подписать вместе с Евдокимовым представитель России в ЮНЕСКО Владимир Каламанов. Правда, денег на издание (а требовалось восемь миллионов рублей) администрация не давала. Предполагалось привлечь средства спонсоров.
Боярин среди смердов. Судьба евдокимовская вплоть до времени артистической славы была столь обыкновенна, что, очистив ее от житийного расцвечивания и пропагандистского суесловия, особенно, распространенного в период предвыборной борьбы за губернаторское кресло, можно ее предъявлять социологам на предмет типизирования – создания классического образа молодого сельского россиянина 70-х – 80-х годов.
Конечно, ему повезло больше, чем его кумирам – Астафьеву, Шукшину, Белову. Просто потому что родился Евдокимов позже их – в послесталинское время, в 57-м, когда в стране многое начинало устаканиваться, и жизнь входила в более ровное течение, которое позже назовут застоем. Так что ни войны, ни тюрьмы, ни голодного детства на его долю, слава Богу, не пришлось.
Вот отец прошел и финскую, и Отечественную, и по стране поскитался, меняя профессии – шахтером, сварщиком, кузнецом, кем только не был. Мать тоже в молодости работала на шахте, пока после несчастного случая ей не отдавило ноги, так что потом она хозяйствовала на усадьбе да детей воспитывала, которых было семеро. Михаил – средний.
Когда ему было полтора года, семья решила перебираться из Новокузнецка в родной для отца Смоленский район Алтайского края. Можно было предположить, что прокормиться такой семье в городе было трудновато, а в деревне при своем усадебном хозяйстве и работе в совхозе все же легче. Осели, однако, не в Солоновке, где жили предки, а в Верхнеобском, красиво и привольно расположившемся на месте слияния Бии и Катуни, у самого истока Оби (потому и название – Верхнеобское или в просторечье – Верхобское) и довольно богатом по тем временам селе.
По названию села именовался и местный госплемзавод, то есть совхоз, где скот выращивали не только на мясо, но и на племя, для улучшения пород в других хозяйствах. Совхоз считался крепким – производили и зерно, и молоко, и свинину, и даже сахарную свеклу сеяли. Дело для смирного и работящего Сергея Васильевича Евдокимова нашлось, то кузнецом, то сварщиком работал, дом отстроили, и еше к тем четырем детям, что уже имелись, трое добавилось.
Жизнь шла как у всех, зарплата отца семейства и продукты от усадьбы, мясо, молоко, картошка и все прочее, что давал огород, позволяли жить не хуже, чем другие, то есть без излишков, но достаточно сытно. И недаром впоследствии евдокимовский герой из фильма «Про бизнесмена Фому» будет с ностальгической тоской вспоминать дни застоя.
Самому артисту с его мерседесами, квартирами, домами и внедренностью в мир крупного бизнеса ностальгировать было нечего, тем не менее, он не раз использовал это народное настроение в своей предвыборной кампании. Говорилось это так: «С развалом Советского Союза в край, на деревню пришла новая власть, которая могла запросто переломать хребты сильным хозяйствам и кидать подачки слабым. Были ведь сильные руководители, сильные мужики. А теперь что? Мужики без работы маются».
Ко времени, когда будущий губернатор произносил такого рода гневные инвективы, госплемзавод «Верхнеобский», где за короткое время сменилось несколько директоров, «проел» и свое дойное стадо, и мясное поголовье. А пашня совхозная числом более шести тысяч гектаров была передана соседней птицефабрике ввиду того, что верхнеобские крестьяне показали свою полную неспособность, а может и нежелание хозяйствовать на ней. Жили же односельчане Евдокимова, эти герои его эстрадных миниатюр, столь веселившие, а порой и печалившие публику, личным подсобным хозяйством, всегда на протяжении российской истории не дававшим крестьянам помереть с голоду, а также случайными заработками. Некоторые даже с грибами на автомобильную трассу выходили, предлагая проезжающим дары леса.
Разумеется, дом знатного земляка смотрелся в селе боярином среди смердов. Изящная трехэтажная вилла в березовом парке на высоком берегу Катуни у слияния ее с Бией. Металлическая ограда с ажурной калиткой. На территории кроме дома еще и двухэтажный флигель, где на втором этаже бильярдная, а на первом – просторный холл. Там же баня – небольшая, но чисто отделанная с маленьким бассейном и парилкой, где – не только все село, весь край знал – «наш Мишаня» парил президента, по легенде там они и сговорились – быть ему народным губернатором.
«С легким паром». Как раз в это время он вел на Общественном российском телевидении программу «С легким паром». Разные известные актеры собирались как бы в предбаннике, обмотанные простыней, и за чайком рассказывали всякие байки, пели. Смотрели это шоу довольно охотно, зрительский рейтинг у программы был приличный. Лица участников узнаваемые, шутки и анекдоты неприхотливые, но нескучные. Евдокимов в этой компании смотрелся неплохо – спокойный, благостный, уверенный в себе. И шлягер знаменитый каждый раз пелся, который охотно исполняется им на концертах – «Ах, баня, баня, баня, малиновый ты жар… Ах, баня, баня, баня, ты добрая маманя…» – тема излюбленная для его кумиров. Конечно, здесь эта тема в известной степени по-эстрадному профанировалась в сравнении с тем, как звучала у Шукшина и Высоцкого.
У Шукшина в рассказе «Алеша Бесконвойный» – разумный и трезвый деревенский мужик – по субботам словно из-под конвоя вырывается – посылает к чертям колхозные, домашние дела и весь день отдает бане. С утра начинает носить воду, колоть дрова, топить печь, покуривая и посиживая в перерывах на завалинке. И мы, проникая во все эти точно и со вкусом описанные детали крестьянского быта, крестьянских радостей, понимаем, до какой степени должна замотать, замордовать человека жизнь, чтобы обыкновенная, в сущности гигиеническая, процедура превратилась в обряд, культ, праздник освобожденного духа.
Ведь было же всегда, у всех народов, у каждого свое – у кого «светлое воскресенье христово», у кого «чти день субботний», но был день отдыха, молитвы, семейного общения. И исчез куда-то в России, погребенный наплывом бытовых забот, городских очередей и деревенского обихаживанья усадьбы. А если и остаются свободные часы, то растащат их пьянка, домино, телевизионный боевик или матч. Где же наедине побыть с собой, как не в бане? Так и получается она у Алеши Бесконвойного – и молитва, и отдых, и общение с самим собой.
У героя Высоцкого очищение души также происходит в жарком пару. Только мытье здесь идет не в медлительном философском разомлении, как у Алеши Бесконвойного, а в исступленном надрывном нахлесте. «Банька по-белому» в слезах распевалась всей Россией. Это был трагический гимн, исповедь простого россиянина, исступленно раскаляющего, распаляющего себя, чтобы истребить сомнения. Для того, чтобы думать, говорить, ему нужны высокая температура, банный угар.

Угорю я и мне угорелому
Пар горячий развяжет язык.
Евдокимов с наслаждением исполнял на своих концертах и эту песню.
«Я Высоцкого сколько угодно петь могу. А уж «Баньку»…».
Два главных символа веры выколоты на груди героя песни – веры в родину и в любовь.
Сколько лесу и веры повалено,
Сколь изведано горя и трасс!
А на левой груди – профиль Сталина,
А на правой – Маринка в анфас.

Хлещет, хлещет березовым веничком русский человек «по наследию мрачных времен», словно стремясь искоренить из себя скверну прошлого и тоску, тяготу настоящего. Но не проходят эти тяготы, а только усугубляются, делают жизнь современного россиянина еще более мучительной, беспросветной, настроенной разве что на выживание.
«Наш Мишаня». Сладко было сознавать местным мужикам, что тот пацан, которого они помнили босоногим мальчишкой, тот парень, которого обматерить можно было, с которым и бутылку не раз раздавливали, стал могущественным властителем,принимающим первое лицо государства.
Правда, от властвования этого верхнеобским крестьянам было не тепло и не холодно. Более того, когда приезжал земляк, будучи артистом, можно было подкатиться к нему со своей бедой, мог и помочь. Говорят, родителям ребенка-инвалида, пришедшим одолжить денег на покупку жилья, дал денег просто так. А другая семья за его счет отремонтировала окончательно обветшавший дом. Да и асфальтовые дорожки в деревне проложил. В школе, где учился, крышу привел в порядок. Он добрый, не заносчивый – наш Мишаня. Правда, когда губернатором стал, тут уж к нему не подступишься. На выходные прилетает на вертолете, садится на местном стадионе, и оттуда, уж не пешком, что тут идти, нет, на машине отправляется в свой особняк.
Судя по всему, эмоциональные порывы были свойственны ему всегда. Мог дать денег бедняку, до слез пожалеть убогого, сирого. Более того, мог заплакать при виде поражающего душу красотой зрелища – речного разлива, лесного пожара. Эти его восторги эстетического свойства не всегда правильно воспринимались окружающими. Так, уже, в губернаторской должности, он восхитился увиденным – «Красота-то какая!» – будучи на наводнении, что потом не раз обыгрывалось его политическими противниками. «У людей беда, а ему – красота». Или на праздновании 9 мая, находясь на высокой трибуне, вдруг запел, как бы забыв, что он теперь не артист, не певец, а хозяин края. Или, прибыв в Бийск, где происходила довольно сложная политическая коллизия с выборами мэра, как бы не помня, зачем приехал, расчувствовался, предался воспоминаниям, как он бывал в Бийске мальчишкой – поесть мороженого, покататься на трамвае – первый город в его жизни, первое ощущение городской цивилизации.
Такой артистизм и эмоциональная порывистость, конечно же, порождали огромный круг друзей, с которыми он поддерживал отношения всю жизнь, обзаводясь все новыми и новыми приятелями и по делу, и просто так.
Правда, находились люди из числа близких, которые считали, что друзей у него по-настоящему не было, а лишь нужные люди, что он прекрасно умел использовать свой имидж, свое обаяние в своих целях, имитируя дружбу и добиваясь от человека того, что ему необходимо. Говорили, что умел организовать в человеческих отношениях все так, что человек, его влияние, его связи работали на него, Евдокимова, помогая в карьере, в достижении поставленных целей. А другие считали его искренним, приводили факты бескорыстной помощи друзьям да и не друзьям даже, а просто попавшим в беду людям.
Третьи отмечали изменения, произошедшие в его характере после прихода славы. Ему стало казаться, что мир принадлежит ему, что все ему должны. Отсюда и барство, и ощущение себя не Мишей, а Михаилом Сергеевичем. Комплексы неполноценности оборачивались гипертрофией собственной личности, сознанием своей исключительности, что впоследствии выливалось в ощущение харизматичности, высокого предназначения, своего рода мессианства. Иногда это проявлялось в ситуациях комических.
Рассказывал его директор (в окружении преуспевающего эстрадного артиста обязательно есть такой человек, выполняющий при нем организаторские, хозяйственные функции). Ехали как-то по Москве, молчали, и вдруг он сказал в задумчивости:
– А знаешь, в сущности, весь мир мне должен.
– Ты о-уел, Миша.
– А хочешь, я докажу?
– Как?
– А вот увидишь.
Остановил машину около горы арбузов, которыми торговал какой-то восточный человек. Народу вокруг не было. Евдокимов подошел и встал молча подле продавца. Тот вопрошающе посмотрел на него. Евдокимов молчал, видимо, ожидая, чтобы его узнали. Восточный человек неуверенно сказал: «Подожди, я тебя видел где-то…» Евдокимов молча сверлил его глазами, словно проводя сеанс гипноза. « Подожди, – вспоминал продавец. – На эстраде видел. Ты Евдокимов, да?». Тот продолжал молчать. Продавец выбрал лучший арбуз: «На, возьми, денег не надо. Дарю». Евдокимов, попрежнему молча, взял арбуз, вернулся в машину и торжествующе сказал директору: «Что я тебе говорил?»
Смешно? Глупо? Но характерно.
Похоже, что и в отношениях с женщинами проявлялось его стремление к самоутверждению. Была тщательно поддерживаемая легенда о гиперсексуальности («настоящий мужик, ни одну не пропустит…»), как свидетельства полноты жизни, мужского начала, подлинности существования, наполненного всем, что положено иметь мужчине. Вместе с тем активность его сексуальная действительно была велика, что, собственно, становилось формой проведения досуга, с годами все менее насыщенного творчеством. При этом он заботился о женщинах, с которыми сожительствовал, помогал материально, если появлялся ребенок, любил детей, заботился о них и говаривал: «От двух хороших людей плохой ребенок получиться не может».
Во всем проявлялась противоречивость его характера. Мог приблизить к себе человека, обласкать его, а потом выгнать, как это было с директорами, заподозрив в нечестности, и делал это круто, резко, не всегда имея основания.
Он бывал разный, говорили после его смерти: добрый и жестокий, скаредный и широкий, злой и добродушный. И, конечно же, умел быть обаятельным, теплым, бесхитростно открытым, будучи на самом деле человеком сложным, закомплексованным и внутренне закрытым. И так у него все это обыгрывалось – русское, народное, христианское – «брат», «сестра».
Клара Новикова уже после гибели евдокимовской со слезами на глазах вспоминала, как называл он ее «сестрой», «голубушкой» и в трудный для нее период болезни звал: «Ты приезжай к нам, на Алтай, медом тебя отпоим…» Они потом почти всем «Аншлагом» на похороны приехали – и Винокур с Лещенко, и Регина Дубовицкая, и Клара Новикова, и Достман…
Но была еще и другая актерская среда – земляки, свои, родные, русские –Валерий Золотухин, Александр Михайлов, Панкратов-Черный – с кем гулялось и пилось, кого зазывал к себе в Верхнеобское, в Барнаул, где квартира имелась с милой доброй женщиной, которая любое застолье могла организовать, напоить накормить, и где вдали от московских забот и отношений – гуляй душа среди своих.
Именно этих людей он называл среди близких друзей, когда мы разговорились с ним как-то после концерта, и тут же духовные, литературные ориентиры обозначил, не задумываясь – Астафьев, о котором упоминал с чувствительностью и восторгом, Белов, Распутин.
В этом контексте почвеннического мировоззрения нашего героя нельзя обойти тему его отношения к евреям. Антисемитизм у него был – примитивный, бытовой, народный, впитанный с юности. «Они ж такие, они всегда хорошо живут, все ключевые позиции захватили. И на эстраде все заняли, не подступишься». Хотя сам он был олицетворением того, что еще как подступишься. И завидовать образу жизни кого-либо он вроде бы не мог, так как сам был человеком богатым и жил широко. Но такое восприятие усваивалось с детства. Некоторые из близко знавших его людей объясняли это недостатком культуры, примитивной дурью. Но вместе с тем он не мог отрицать, что евреи ему помогли в жизни, в карьере. И сам иногда называл себя с самоиронией «рыжим алтайским евреем». Здесь опять-таки проявлялась противоречивость его натуры: с одной стороны: «они ж такие…», а с другой с улыбочкой своей хитроватой: «Я кто? Я рыжий алтайский еврей». И в отношении к артистам, несущим в своей манере, стиле отпечаток одесской еврейскости, как он сам нес в своей – печать русской деревенскости, относился противоречиво. Карцева ценил очень высоко, восхищался им, а Жванецкого терпеть не мог и даже не здоровался.
Приближаться к этой теме в разговорах с ним было сложно. Такая попытка делалась во время встречи в Берлине, но он уходил от разговора при всяком приближении к национальному предмету, как бы чувствуя скользкость его обсуждения среди не близких ему людей.
Вообще-то это был памятный разговор. Мы сидели в холле берлинского отеля «Голливуд», что на Курфюрстендамм. За огромным окном текла вечерняя городская жизнь с ее разноликой толпой, яркими витринами, ночными развлечениями и прочими приметами жизни большого европейского города.
Зашла речь о том, как принимают его в Германии?
– Да уж, как говорится, лучше некуда. Вот хоть вчера в Вольфсбурге, не только стулья поставили, но и в проходах стояли, наверное, человек сто. Зал был битком набит. А аплодировали как!
Надо знать Вольфсбург, эту столицу фольксвагеновской империи с ее бесконечно длинным заводским корпусом, вдоль которого едешь на поезде по дороге из Берлина в Ганновер. Именно здесь реализовывалась популистская идея времен нацизма – народный автомобиль. Ну, мог ли вообразить Гитлер, что именно в Вольфсбурге шесть десятков лет спустя толпа российских немцев будет неистово аплодировать русскому мужику, растопившему их сердца народными русскими байками и песнями?
Сельский лабух. Особый слой его друзей – те, с кем дружил с детства, с кем учился, с кем знался в период безвестности. Они потом охотно вспоминали, каким он был юности, в молодости.
Рассказывает директор санатория на алтайском курорте Белокуриха Федор Елфимов: «Мы учились в параллельных классах. Я в Смоленском, он – в Верхнеобском. Знаем мы друг друга с седьмого класса. Я учился в музыкальной школе и играл в духовом оркестре. Каждый год был конкурс художественной самодеятельности. У него был красный вельветовый пиджак с черными манжетами. Он в то время пародии на Хазанова очень профессионально читал, играл на гитаре, великолепно пел. Был очень спортивный, поджарый, веселый, кудрявый. Кстати, ему принадлежал рекорд по прыжкам в высоту в районе. Если мне память не изменяет, метр восемьдесят. И долго держался этот рекорд. Встречались мы в лагере труда и отдыха, на военных сборах. Вечерами сидели у костра с гитарами, днем маршировали, преодолевали полосы препятствий…»
Можно себе представить эту молодежную жизнь в сибирском сельском районе начала семидесятых годов, этого кудрявого затейника в красном пиджаке с черными манжетами, что, видимо, казалось ему последним криком городской моды, и воспринималось как эпатаж, вызов.
Как должен быть одет добропорядочный советский молодой человек в праздничный день? Черный костюм, белая рубашка, строгий галстук – а тут красный вельвет пиджака. Стиляга, лабух местного розлива! Но он и был местным лабухом – играл на ударных инструментах, на гитаре, пел, пародировал знаменитых артистов. Учиться ему, конечно же, скучно было, усидчивости, как вспоминали учителя, не доставало. Непоседлив. Ему бы на речку, в футбол поиграть, попеть, поплясать, хотя способности имелись, многое хватал на лету. И учителей пародировал. Как без этого? Ну, что ж, нормальный здоровый, веселый парень, которого Бог не обделил актерским талантом, проявлявшимся съизмальства. И непоседливость эта, способность сняться с места и уехать в поисках новой судьбы проявлялась у него потом всю жизнь. Отсюда и смолоду такое большое количество мест работы.
После школы учился в культпросветучилище – нормальный выбор для парня с его талантами. Эти училища готовят директоров и художественных руководителей домов культуры, сельских клубов. Но закончил ли, нет ли – непонятно. В биографии говорится – учился, и все тут. Видимо, бросил. Пошел на Алтайский моторный завод шлифовщиком. Об этом кратковременном своем пребывании на заводе потом никогда не забывал упоминать в официальных биографиях – факт выгодный для государственного деятеля – варился в рабочем котле. Но варился недолго, пошел администратором в столовую. И полегче, и посытнее. А вскоре – армия. Служил в Нижнем Тагиле, где познакомился с будущей женой. После армии вернулся домой. И около года работал художественным руководителем дома культуры в селе Усть-Катунь. А потом, было ему уже 22, и семья имелась, решил поступать в Новосибирский институт советской кооперативной торговли.
Сейчас уж не все помнят, что такое в советские времена была система Центросоюза, обслуживавшая село и в торговых, и в заготовительных делах как бы на кооперативных началах. Эта система представляла собой государство в государстве, обладавшее огромными экономическими возможностями и те, кто были причастны к ней – деревенские лавочники, скупщики продукции личного подсобного хозяйства, всевозможные начальники, стоящие на разных иерархических ступенях потребительской кооперации – сельпо, райпотребсоюз, облпотребсоюз – были хозяевами местной жизни, распределявшими немалые ценности. Имелась и сеть учебных заведений, готовивших товароведов, директоров магазинов и прочих чиновников сельского, районного и областного масштаба.
Вот в такой-то вуз и поступил наш герой. Сейчас он именуется Сибирским университетом потребительской кооперации (у нас же сейчас все сплошь университеты да академии), а тогда назывался институтом. Поступил и близко сошелся с другим таким же студентом Василием Борматовым, которому четверть века спустя суждено будет стать евдокимовским заместителем по губернаторской должности, так что те, кто знали ребят в студенческие годы, вспоминают их вместе как друзей не разлей вода.
Преподаватель института, доцент Валентин Николаевич Востриков рассказывает: «Вася Борматов и Миша Евдокимов очень выделялись из остальных поступающих. Я их еще со вступительных экзаменов запомнил. Они были такими подтянутыми, чуть ли не с солдатской выправкой. Особенно Миша мне запомнился. Он был такой худющий, прямо подросткового телосложения. На вступительных экзаменах оба отличались «взрослостью» своих суждений: выдвигали довольно зрелые мнения, имели собственный жизненный опыт. На фоне школьников они выглядели очень выигрышно. После поступления ребята сразу же проявили себя как активисты. Пришли в комсомольскую ячейку и сказали, что хотят заниматься самодеятельностью. Собрали группу единомышленников и организовали собственный оркестр, театр и музыкальную группу».
Оркестром занимался Вася, вспоминает далее Востриков. Он очень хорошо играл на гитаре и замечательно пел. У него это получалось лучше, чем у Евдокимова. В его оркестре, кстати, занимались некоторые преподаватели. А Миша делал упор на разговорный жанр. После нескольких его выступлений на общегородских мероприятиях в Новосибирске заговорили, что у нас появился необычный студент.
Вообще симпатии Валентина Николаевича по прошествии многих лет больше на стороне Борматова: «Вася казался посерьезнее, чем Миша. Он очень трепетно относился к учебе. При этом успевал заниматься самодеятельностью, и подрабатывал где-то». У Евдокимова, судя по этим воспоминаниям, с учебой было хуже. Дошло до того, что куратор группы написал декану докладную, в которой просил запретить Евдокимову принимать участие в художественной самодеятельности ввиду слабой успеваемости и недисциплинированности. «Бывало, придет на первую пару, а сам чуть не засыпает, – вспоминает Востриков. – Я его спрашиваю: «Ты чего?» А он: «Да вот сразу со смены в институт» Я подержу его для порядка минут сорок, а потом отпускаю».
Надо сказать, что за годы учебы Евдокимов, кем только не работал – и грузчиком в обувном магазине, и администратором в ресторане, и сторожем, и пожарным – жить-то надо было. Да и семья уже имелась, дочка родилась.
В конце концов, все-таки ушел, сначала перевелся на заочное отделение, а потом уехал в Москву поступать в эстрадно-цирковое училище. Но и туда попасть не получилось, так что пришлось начинать эстрадную карьеру без диплома. Уж потом, двадцать лет спустя, когда, видимо, уже крутился в голове губернаторский проект, решил все-таки, что диплом нужен да еще экономический, так сказать, удостоверяющий его деловые знания. Приехал в Новосибирск знаменитым артистом и сказал, как вспоминает Востриков, что готов к защите диплома. Выдали ему корочку и, как заверяет Востриков, который, правда, сам на защите не присутствовал, что выступал Евдокимов уверенно, в выбранной теме ориентировался довольно хорошо. Ну, да Бог с ним, с дипломом. Получил и получил. Не быть же алтайскому губернатору без высшего образования. А знания… Кто ж их с него спросит?
Надо сказать, что у Борматова путь был ровнее. Институт он закончил в срок, через пять лет после того как они с Евдокимовым поступили туда. Но работать стал не в потребкооперации, а в ОБХСС Новосибирской области. Эта аббревиатура, если кто забыл, расшифровывается следующим образом: отдел по борьбе с хищениями социалистической собственностью. Дослужился там до подполковника. А в 91-м, когда настали новые времена, занялся бизнесом, создал мясоперерабатывающее предприятие «Гурман». Оттуда его старый друг Евдокимов переманил в свою губернаторскую команду.
Вызревание планов. Как у него возникла сама эта идея хождения во власть? Образ ли Шварценеггера витал в его воображении, как раз незадолго до евдокимовского вступления в борьбу за губернаторское кресло на Алтае победившего в своей Калифорнии? Развивалось ли представление о собственной сценической маске простоватого русского мужика, которому суждено стать народным правителем, защитником простого русского человека от корыстолюбивых политиков и хищных олигархов, раздирающих его родину на части? А может, сказалось ощущение исчерпанности артистической судьбы – над расширением репертуара он не работал, новых художественных средств не искал, повторял одни и те же уже порядком затасканные байки, пел одни и те же песни. Концерт, еще концерт… Постепенно начнут остывать и зрительские восторги. На его глазах изживали себя эстрадные любимцы восьмидесятых, девяностых…
Но у него должна быть иная судьба, он подлинно народный артист, он в этой стране свой среди своих, его аудитория – те самые низы, массы, из которых он сам вышел и откуда столь стремительно воспарил. Нужен новый взлет, качественно иной, в другой сфере, к другим высотам, где русскому человеку предела не положено. И те, кто столь яростно аплодируют ему в зале, столь заливисто хохочут и вместе с тем сострадают его героям, они же и поддержат его, выберут. А он, в свою очередь, так много может сделать для них, он – плоть от плоти народной, и по сей день не отрывающийся от простого человека, что ни месяц – Верхнеобское, Барнаул, друзья, соседи.
Да ведь и в самом деле можно многое сделать, подобрать хорошую команду управленцев, пусть предложат – как вытаскивать край из дыры, дать им возможность работать, самому же с верхами общаться, представительствовать, настоящему лидеру не обязательно весь день с бумагами сидеть, во все вникать – главное найти работников и расставить их по местам. То, что о кармане своем они забывать не будут – дело ясное. Он и свое состояние не прочь приумножить. Жизнь есть жизнь. Но при всем том люди при его власти должны жить лучше, чем сейчас. И они в него поверят. Он же фигура, как теперь говорят, харизматическая. Пойдет дело в крае, можно и на главную должность в стране замахнуться. Вот такой как он есть, русский, сибирский мужик, умный, народный – президент российский.
Он не раз говаривал друзьям: «Подожди, ты еще увидишь… Президентское кресло мне не заказано». Да и Валерию Золотухину, видно, то же самое говорил, о чем сам актер на похоронах кому-то обмолвился. Видно, эта мысль томила и мучила его и в самые трудные его губернаторские дни, когда, казалось, все и вся ополчилось на него, и тогда вера в свою звезду не покидала его.
Планы политической карьеры окончательно вызрели в 2003-м. Уже на думских выборах того года он предполагал выдвигаться в Подмосковье от Аграрной партии. Но раздумал. Манил более высокий, чем членство в парламенте, пост. В январе 2004-го Евдокимов сообщил о намерении претендовать на пост алтайского губернатора на предстоящих в марте выборах.
Сказано было осторожно. «Пока я не делал каких-то официальных заявлений по этому поводу, но такая тема есть, – говорил артист агентству «Интерфакс». – Ее предложили мои земляки, а потом я обдумал, осмотрелся, и понял, что это вполне реальные вещи, и ничего, кроме пользы, от этого не будет».
Дополнительный стимул к стремлению на пост губернатора, говорил далее наш герой, он получил от встречи с Владимиром Путиным. Таким образом, намекалось, что пойдет он на выборы при поддержке президента, хотя впрямую этого сказано не было.
Сколько раз впоследствии на всех перипетиях губернаторской карьеры Евдокимова, во всех его конфликтах с краевым законодательным собранием пиарилась эта банная встреча с президентом, этот верховный визит в Верхнеобское, и разговор в парной и потом за сибирскими пельменями, собственноручно вместе с женой леплеными, да под водочку, как же без этого двум русским людям толковать да еще после бани…
Все обыгрывалось в прессе, в разговорах и подразумевалось, что один другому сказал: «Давай, Михал Сергеич, действуй…» Но никто этого, естественно, не слышал, и сам президент никогда о своей подержке Евдокимова – ни полслова. А наоборот после первого тура принял действовавшего губернатора Сурикова, и заявил о поддержке именно его.
Но тогда, в январе, намек был сделан. Сказано было также, что окончательное решение зависит от одной очень серьезной беседы, которую Евдокимов планирует провести с теми, кто может помочь ему в избирательной компании. А вот что касается поддержки какой-либо политической партии, о чем, естественно, спрашивали журналисты, то тут он пока не знает. Во всяком случае, об аграрной партии речи не шло.
В результате, первичная политическая заявка звучала так: и на Алтае есть силы, которые его поддерживают, и в московских верхах, а уж если быть ему губернатором, то общенародным, внепартийным, как общенародным, стоящим над групповыми интересами бывает президент.
Он, видимо, искренне считал себя народным вождем, эдаким мессией. При этом отсутствие знаний и опыта, необходимые для исполнения губернаторских обязанностей, его нисколько не смущало. И на вопрос друзей, спрашивавших: «Какой из тебя, Миша, губернатор?» – отвечал по-детски: «Я праздник спортивный организовал ежегодный, дорожки в Верхобском заасфальтировал, я и губернаторство потяну».
При этом в нем жила уверенность, что народ за ним обязательно пойдет, он же свой – русский, деревенский мужик, как не пойти за ним? И воспримут его, что бы он ни делал. Во время избирательной компании говаривал штабу: «Рекламы мне не надо, народ за мной с вилами и лопатами пойдет». А когда в напряженные моменты запивал, и ему говорили свои: «Как ты можешь, смотри, узнают конкуренты, используют…», он отвечал: «Да это плюс мне… Люди узнают, еще скорее за меня проголосуют».
Между тем на Алтае заявление Евдокимова всерьез не приняли. На третий срок должен был баллотироваться действующий губернатор Александр Александрович Суриков, крепкий властный хозяин, уверенно державший нити управления краем и располагавшим на новых выборах административным ресурсом.
Появление в качестве его соперника Евдокимова одни воспринимали как шутку (лидер местных коммунистов Виталий Сафронов так и сказал: «Я инициативу Евдокимова всерьез не воспринимаю…Это шутка такая просто»), а другие сулили новоявленному претенденту от силы пять-семь процентов голосов.
В окружении Сурикова даже высказывали удовлетворение таким неожиданным шагом Евдокимова. Губернатору нужен все-таки реальный соперник, а то пойдут разговоры о профанации выборов. Много-то голосов артист не наберет, кто ж его всерьез воспримет, что он может во власти – «морда красная», «мужик с веслом» – ему народ веселить, а не краем управлять. Тем не менее, его участие создаст иллюзию реальных выборов.
Месяц прошел в слухах и разговорах. А в начале февраля Евдокимов официально зарегистрировался в крайизбиркоме, внеся денежный залог для получения статуса кандидата на пост алтайского губернатора в ходе уже идущей полным ходом избирательной компании. К этому времени кроме Сурикова у него было еще четыре соперника: генеральный директор «Алтайэнерго» Сергей Шабалин, чиновник краевой администрации Владимир Никулин, бывший депутат Госдумы Владимир Семенов и некий абсолютно никому неизвестный стрелок вневедомственной охраны Виталий Суриков.
Появление этого последнего явно подставного кандидата свидетельствовало о применении черных пиаровских технологий. Прием известный: выдвигается однофамилец основного кандидата, авось, сколько-то голосов на себя оттянет, всегда найдутся люди, которые одного Сурикова за другого примут.

Но что же это за регион, которым наш герой намерен был управлять?
Когда какой-нибудь знатный московский гость, выступая в Барнауле, называет жителей края алтайцами, аудитория отвечает ироническими ухмылками. Где ж вам, столичным людям, высоко живущим, далеко глядящим, знать, что алтайцы – это народность такая тюркская, в небольшом количестве живущая в одноименных горах, а мы-то, мы-то… Кто мы? По большей части русские, но есть и немцы, и украинцы, и казахи.
Кто только не селился со старинных пор в этих плодородных равнинах между Алтайско-Саянскими хребтами и неоглядной казахской целиной? До 91-го, до ельцинского призыва к российским территориям брать суверенитета столько, сколько можно, в край входила Горно-Алтайская область с ее знаменитым Телецким озером, неописуемыми таежными красотами, пантовыми фермами, ртутными рудниками и остатками древних цивилизаций. Но в начале девяностых отделилась, стала называться Республика Алтай, всего лишь на 200 тысяч уменьшив население края, насчитывающее сейчас 2,6 миллиона человек.
В сущности, теперь это не край (краем при Советской власти называли регион, в который входило еще какое-нибудь автономное образование), а область – одна из самых старых среди освоенных сибирских территорий.
Сюда тянулся с незапамятных времен разный народ – от безземелья, от обиды на власть, от преследований религиозных или каких-либо еще. И так и расселялись на равнинных просторах, сохраняя свою этническую или духовную самобытность. До сей поры есть села старообрядцев, украинские деревни, а у немцев даже свой национальный район имеется.
Главным богатством здесь всегда считалась не нефть-кормилица, как в иных сибирских регионах, не уголь или другие дары недр, извлекаемые из глубин земных усилиями всей страны, а твердая пшеница, позволяющая выпекать лучший хлеб России.
В этом смысле Алтай сродни не западносибирским заболоченным нефтеносным пространствам, а сухим и вольным раздольям Дона и Кубани. Здесь и населения сельского больше половины, и городов-миллионников нет. Самый крупный – Барнаул – на шестьсот тридцать тысяч, да Бийск – на 227. Ну, пожалуй, еще Рубцовск назовем со 160-ю тысячами. В них и промышленность – пищевая, химия, машиностроение. А там идут на десять-двадцать тысяч райцентры – Кулунда, Змеиногорск, курортная Белокуриха, Поспелиха, Волчиха… Сибирская Русь, растратившая в переселенческом порыве, в горьких и надрывных перипетиях истории свою пассионарность и затаившаяся в нынешнем разоре и пьянстве по клочкам приусадебной земли в ожидании … Ожидании чего?
В родном для Евдокимова Смоленском районе кроме двух сельхозпредприятий, они все теперь там называются АО – акционерные общества, так вот кроме двух АО – «Колос» и птицефабрики «Смоленская», где хозяйствуют более или менее сносно, то есть обрабатывают землю и получают приличные по местным меркам урожаи и надои, все остальные, включая евдокимовское село «Верхнеобское» находятся в полном запустении.
В АО «Нива», где раньше доили восемьсот коров, молочный комплекс зияет выбитыми окнами и открытыми воротами. Остатки молочного стада загибаются от бескормицы, коровы дают по два-три литра молока в день, от козы можно получить больше. Дояркам начисляют по 250-300 рублей в месяц, да и те не выдают, а рсплачиваются хлебом. Поля заросли сорняками, зябь не пашут, сеют кое как. В соседнем с «Нивой» АО «Сычевка» коровы вымирают от холода и голода, здесь тоже суточный надой составляет два литра.
В краевых отчетах за 2003 год фигурировала цифра средней заработной платы на селе – полторы тысячи рублей. В тех же отчетах говорилось, что продуктивность животноводства в крае растет лишь за счет личного подсобного хозяйства. То есть около полумиллиона сельских семей на своих клочках земли размером в сорок соток и себя кормят, и еще продают городу излишки, получая хоть какие-то необходимые для жизни деньги. Но вот в фермерские хозяйства, то есть в товарные семейные предприятия эти сельские усадьбы почти не превращаются, существуя по принципу день продержаться да ночь простоять. Как тут не возмечтать о народном заступнике, который разбудит эту массу, защитит от лихоимцев-начальников, от банков, у которых кредита не допросишься (а если допросишься, то под разорительный процент), выведет из непонятной жестокой жизни к светлому будущему. О своем брате-мужике, кто из Ивана-дурака превратится в Ивана-царевича и укажет путь, поможет, подсобит, поймет печаль-тугу народную.
Город жил не так отчаянно бедно. Заводы, пройдя передел собственности и обретя хозяев, все-таки как-то работали и средняя зарплата по краю была не так мизерна как на селе, хотя также крайне мала – четыре тысячи рублей.
Элита. Край считался одним из беднейших регионов России, что, естественно, не мешало формированию элиты, сложившейся в девяностые годы под эгидой власти, на верху которой стояли люди старого закала, вышедшие из советских времен, когда они весьма успешно делали партийно-хозяйственную карьеру.
Губернатор Суриков (в просторечье «Сан Саныч») сорок лет успешно шагал по ступенькам этой карьеры. Как приехал в край после окончания строительного института, так и пошло: прораб, начальник строительно-дорожного управления, начальник автодорожного объединения. В начале перестройки он занимает вторую должность в регионе – председателя крайисполкома, с которой плавно переходит в положение главы законодательной власти – председателя Краевого законодательного собрания, который затем стал называться Краевым советом народных депутатов (КСНД)
В 96-м он избирается губернатором, уступив свою позицию главного законодателя другому такому же политическому мастодонту – Александру Григорьевичу Назарчуку (в просторечье «Назар»), вернувшемуся на Алтай после хождения в высшую федеральную власть (в Москве он был ни много ни мало министром сельского хозяйства, а потом председателем комитета Госдумы по аграрным вопросам). Здесь же он – свой среди своих, будучи в прошлом и секретарем райкома, и председателем «Агропромсоюза», лидером местных аграриев. А уж, обладая московским опытом, проварившись в котле столичных интриг, на Алтае Назарчук не имел себе равных в понимании механизма власти и взаимодействия элит. Вместе с Суриковым они составляли тандем, определявший политическое равновесие и устойчивость руководства краем сверху донизу.
Это были две фигуры одного калибра, жизненного опыта, менталитета. Оба статные, подтянутые, в красивых сединах, на дающие себе физически распускаться на седьмом десятке, в хорошо сшитых строгих костюмах… Мобильность, подвешенный язык, владенье современной фразеологией, прекрасная ориентация в хозяйственных вопросах на низах и в московских кулуарах наверху, отлаженные и умело поддерживаемые связи, уменье держать в памяти нужную цифру и во время ее употребить – словом, хорошая властная, чиновничья школа.
Их окружение – им подстать. Практически все заместители губернатора имели свой большой и хорошо развитый бизнес. Есть такая не очень известная, но весьма емкая русская поговорка: «На сливанье все мед пьют». Быть у власти и не обеспечить свою экономическую самостоятельность, да как это можно?
В Краевом совете – этом местном парламенте – тоже люди не бедные. В списке их должностей, так сказать, в миру – букет возглавляемых ими (причем это не менеджеры только, а владельцы или совладельцы) алтайских предприятий. Тут заводы пивоваренный и ликеро-водочный, асбестовых изделий, ассоциация «Мебель Сибири», «Стройгаз», «Алтайкровля»…
Разумеется, и здесь кипение страстей, подковерная борьба партий и блоков, но под властной десницей Сан Саныча и Назара все это управляется, примиряется, являя миру картину некоего единодушия и стабильности.
То обстоятельство, что экономические результаты такого управления можно считать удручающими как бы к делу не шло. Главное-то – стабильность. А показатели, что ж и в других местах люди не благоденствуют. Да и здесь, как посмотреть. По статистическим отчетам наблюдался даже некоторый рост показателей. Так по официальному отчету за 2003 год производство молока немного возросло, по сравнению с уровнем предыдущего года составило 101,4 процента. Однако, если брать без учета личного стада, только на сельхозпредприятиях, то оно снизилось до 94, 6 процента. Получается, как посмотреть. Если забыть об отчаянных усилиях крестьянской семьи, которой в условиях безработицы ничего не остается кроме как заводить вторую корову и продавать молоко, то все в крае нормально – есть рост производства.
А когда незадолго перед губернаторскими выборами краевые власти, как бы отвечая соперникам Сурикова на упреки в плохом хозяйствовании, распространили статистические данные о развитии экономики края за 1997-2003 годы – время властвования Сан Саныча, так и вовсе оказался рост по всем показателям. Физический объем и промышленного и сельскохозяйственного производства вырос более чем на 45 процентов. Инвестиции в основной капитал в физическом объеме увеличились почти вдвое. Реальные денежные доходы населения возросли за семь лет на 28 процентов. Все это заставляло вспоминать старый советский анекдот: «Что постоянно растет, а мы этого не замечаем?» – «Народное благосостояние».
Так край и жил, стабильно и относительно спокойно под отеческим попечением опытных начальников, которые сообщали, правда, о неощущаемых народом, однако уже состоявшихся по их мнению успехах, и сулили дальнейшее благоденствие.
Перед самыми выборами, в январе 2004-го суриковская администрация приняла довольно объемистый, на 116 страниц документ, в котором рассказывалось о стратегии развития региона до 2010 года. Внутренний региональный продукт должен был вырасти в два раза, а реальная заработная плата превысить девять тысяч рублей. Обещаны были запуск в эксплуатацию рудников полиметаллических руд, горнообогатительных комбинатов, разведка месторождений рудного золота, глубинная переработка древесины, строительство дорог и многое другое, что должно было дать краю новую жизнь.
Появление на этом фоне реальной бедности и виртуальных благодеяний, жесткой власти и устоявшегося взаимодействия элит Евдокимова с его маской народного юмориста, превращающейся в обличье народного губернатора, вызывала у верхов – оторопь, а у низов – смесь надежды с иронией. Для одних в этих низах звучала старая украинская присказка – «хай гирше да инше», другие считали, что хуже быть не может, а вот лучше – надо посмотреть, третьим импонировал этот человек, неожиданно сам вынырнувший из низов, а теперь во всеоружии артистической славы, заявлявший, что готов все силы отдать ради того, чтобы его землякам жилось лучше.
Но как он мог появиться на местной политической арене, что стояло за его вызовом, брошенным старой оборзевшей власти?

Кто стоит? Кто стоит за Евдокимовым? Это вопрос в течение всей выборной кампании, да и потом, месяцы спустя, занимал многих и на Алтае и за его пределами. Каких только предположений не строилось, каких только версий не выдвигалось. Политологи, журналисты, специалисты по избирательным технологиям словно соревновались друг с другом в политической проницательности, выдвигая наиболее аргументированные и правдоподобные схемы.
На интернетфоруме ведущего алтайского политолога, профессора местного университета Юрия Георгиевича Чернышева выдвигалась версия о причастности к финансированию избирательной кампании Евдокимова владельца Уральской горно-металлургической корпорации Искандера Махмудова.
Расклад здесь, считалось, был такой. Питерская «Северсталь» с помощью кемеровского губернатора Амана Тулеева переиграла компанию Махмудова в борьбе за «Кузбассуголь», оставив уральскому олигарху только добычу энергетического угля и забрав себе коксующийся. И тогда мстительный Махмудов в противовес давлению Тулеева решил сделать ставку на своего губернатора в соседнем регионе, от которого в случае победы на выборах будет зависеть закупка угля для Алтая.
В этом рассуждении была логика. Влияние Тулеева с его огромным политическим опытом и стажем интриг на властном Олимпе страны сказывалось по всей Сибири. Поговаривали и о его честолюбивых планах объединения Кузбасса с Алтаем, естественно, под тулеевской эгидой. В подкрепление этой версии говорило последовавшее проникновение компании Махмудова на Алтай в период евдокимовского губернаторства, о чем пойдет речь ниже.
Отрабатывался и чубайсовский след. Здесь учитывалось то обстоятельство, что у Сурикова был конфликт с руководством РАО ЕЭС, начавшийся еще в период обсуждения реформы российской электроэнергетики, и делался вывод о поддержке Евдокимова с тем, чтобы не допустить избрания Сурикова.
Правда, многим аналитикам такая версия представлялась сомнительной с учетом того, как непрофессионально и с явными сбоями в финансировании проходила избирательная компания Евдокимова. При могущественной поддержке РАО с ее огромными средствами и достаточно серьезными, искушенными в политической борьбе руководителями соответствующих служб, этого бы не произошло.
Правдоподобным представляется и другой вариант, который выдвигали достаточно серьезные аналитики. Избирательная компания Евдокимова, во всяком случае, первый тур выборов, финансировалась, что называется, на «медные деньги». То есть артист мог пойти с шапкой по кругу среди своих друзей, среди которых было немало бизнесменов отнюдь не олигархического уровня, но таких, для которых пожертвовать сотню-другую тысяч долларов под «красивую идею», имея в виду и свои собственные грядущие выгоды, было вполне возможным. Среди выгод же могло быть обещание благоприятного режима при проникновении на алтайский рынок, на который попасть просто так, когда все схвачено и поделено, не так-то просто.
Эту версию подтверждал известный политтехнолог, в прошлом либеральный политик Михаил Малютин, который был приглашен в избирательный штаб Евдокимова после первого тура выборов. Выступая уже после победы своего принципала в дискуссионном клубе экспертного сообщества региона (есть в Барнауле такой клуб), он с видимой откровенностью сказал: «На вопрос: кто за ними стоит, люди из штаба Евдокимова абсолютно честно отвечали – лично Михаил Сергеевич, а также родственники и знакомые. То есть все средства давались в последний момент под честное слово, в микроскопических масштабах и вся компания имела такой характер».
Правда, «микроскопические масштабы» – понятие относительное. Специалисты по избирательным технологиям, оценивая затраты, необходимые для проведения первого этапа кампании, называли цифру, как минимум, в один-полтора миллиона долларов. Но не будем придираться к словам, возможно, для кого-то эти деньги, когда речь идет о таком масштабном мероприятии как выборы губернатора края, – сумма микроскопическая.
«А что может решить „красная морда“?» Пора однако возвращаться в начало 2004 года, когда наш герой появляется на алтайской политической арене, как претендент на высшую властную должность.
Январь проходил спокойно. О поддержке Сурикова заявляли представители различных политических сил общероссийского масштаба. Выступил Владимир Рыжков, который на этом этапе своей политической карьеры, где было и алтайское вицегубернаторство в 22-летнем возрасте, и руководство движением «Наш дом – Россия» и пост заместителя председателя Госдумы, считался независимым демократического толка депутатом Госдумы от Барнаула. По его мнению Суриков, несмотря на некоторые недостатки в работе, является «очень эффективным, авторитетным руководителем, эффективно работающим и в крае, и в Москве».
Отметим, что Суриков, придя к власти, как представитель левого движения, поддерживаемый коммунистами и аграриями, и обладавший репутацией если не красного, то уж, во всяком случае, розового губернатора, в последнее время эволюционизировал по направлению к единороссам, пытаясь опираться на партию власти. Видимо, позиция Рыжкова обуславливалась его уверенностью в победе Сурикова. Похоже, что те же мотивы были и у Явлинского, когда «Яблоко» также продемонстрировало поддержку Сурикова. Ну, а окружение губернатора попрежнему выказывало спокойное презрение по отношению к артисту, пытающемуся выскочить на политическую арену. И как тут было не использовать образ Шварценггера?
– Наша ситуация чем-то похожа на калифорнийскую, – говорил пресс-секретарь губернатора Андрей Ляпунов, – в том смысле, что кандидат представляет избирателям не реальный опыт, деловые и моральные качества, а свой давно раскрученный сценический образ. Однако, образ Терминатора выигрышный – за полтора часа киношного времени герой успевает решить абсолютно все проблемы, что кстати весьма удачно наложилось на ситуацию в Калифорнии… А что может решить «красная морда», «мужик с веслом»? Тем более, что в крае стабильная ситуация, к которой привел действующий губернатор. Люди у нас голосуют не за образы, а за конкретные дела, а Александр Суриков в каждом районе, в каждом селе что-то решил на краевом уровне.
Местная деловая элита также не проявляла беспокойства. Ее, если и волновало что-то, так уж скорее события вроде приезда в Барнаул известного специалиста по недружественному захвату предприятий Павла Свирского.
Появление таких специалистов – столь же типичная деталь нашего общественного пейзажа, как и другие его понятия, такие как рэкет, крышевание, лоббирование и т.д. Происходит подобного рода захват, видимо, не без иронии названный «недружественным»(уж какая тут дружественность), следующим образом. Захватчик вступает в сговор с миноритарным акционером, иногда это держатель всего лишь нескольких акций. Такой акционер подает иск на руководство компании, затем покупается решение суда, как правило, в каком-нибудь отдаленном сельском районе. Решение, разумеется, противоправное, что не мешает судебному исполнителю с бригадой вооруженных людей захватить правление предприятия или реестр акционеров. Последний этап акции – спекулятивная продажа предприятия. Как говорится, простенько и со вкусом. Иди потом судись с захватчиком, доказывай, что ты не верблюд.
Говорят, что этот самый Павел Свирский, 20 января высадившийся в Барнауле, был причастен к незаконному захвату Невиномысского маслоэкстракционного завода, Нижегородского масложирого комбината, Антоновского рудоуправления. В 90-х годах он был окорочковым королем России, возглавлял компанию, которая контролировала половину рынка замороженной мясной продукции, потом занимал разные посты в различных структурах Минсельхоза. Фигура типичная, олицетворяющая в себе слияние власти и бизнеса. Теперь у него инвестиционно-консалтинговая группа «Сигма», которая специализируется на корпоративных конфликтах и захвате предприятий.
И вот этот современный конквистадор прибывает в Барнаул, а местная элита чувствует себя в роли кролика застывшего перед удавом. Ведь схема «недружественного захвата» уже была опробована на Алтае во время конфликта между владельцем «Алтайвагона» Сергеем Хачатуряном и хозяином «Алтайкокса» Искандером Махмудовым, о котором мы упоминали выше, как о предполагаемом спонсоре евдокимовской выборной кампании. Как будто бы тогда вагонное производство захватить не удалось. Но теперь речь идет о другом ведущем предприятии края – Бийском котельном заводе.
Незадолго до визита Свирского на Алтай агентство «Интерфакс» и газета «Ведомости» распространили его заявление о том, что «Сигма» стала собственником крупного пакета акций Бийского котельного завода. Так что причины волноваться у местных олигархов во время визита этого столичного захватчика имелись.
Классика «черного пиара». В начале февраля Евдокимов пришел в краевую избирательную комиссию с тем, чтобы зарегистрироваться как официальный кандидат на пост губернатора Алтайского края. По действующим правилам он должен был внести залог в полтора миллиона рублей или предоставить 20 тысяч подписей местных жителей, поддерживающих его выдвижение.
В приемной он встретился с другим претендентом на губернаторскую должность – неким Виталием Суриковым из Ростова-на-Дону, где тот работал стрелком вневедомственной охраны. Не знаю уж, приглядывался ли наш герой к этому неприметному молодому человеку, которому суждено было сыграть роковую роль в его судьбе, или просто скользнул равнодушным взглядом.
Скорее всего – первое, ибо Евдокимов был человеком с воображением, и этот его конкурент не мог не интересовать его. Но как бы он интересовал его, если бы артист знал, что месяц спустя этот неприметный парень, пинком под зад отправит губернатора Алтайского края во второй тур голосования, а еще две недели спустя – в отставку. Да-да, именно так и получилось, когда этот стрелок оттянул на себя три процента голосов, ровно столько, сколько Сурикову не хватило для победы в первом туре, в результате чего состоялся второй тур, где победил Евдокимов.
Уже после окончания избирательной кампании, одна ростовская газета с показным простодушием будет одолевать своего земляка Виталия Сурикова вопросом, откуда у него, простого вохровца, оказались полтора миллиона рублей, внесенных им в залог перед выборами. И он будет отмалчиваться, стоять как партизан на допросе. «Где взял, где взял? Купил!». И еще та же газета будет удивляться легкомыслию команды алтайского губернатора, которая допустила таки регистрацию в одном и том же округе его однофамильца. Ведь способов отказа неугодному кандидату полно, и их успешно демонстрируют «на просторах родины чудесной» – от проверки законности поступления средств залога до отказа регистрации под каким-нибудь пустяковым поводом за несколько дней до выборов и отправки незадачливого кандидата сначала в краевой, а затем в Верховный суд. Так ведь понадеялись на беспроигрышность ситуации. Зачем ловчить и так победим. А ведь могли зарегистрировать еще троих Евдокимовых, пусть избиратель разбирается, за кого ему голосовать?
Авторство этого трюка, вошедшего в классику черного пиара, приписывают человеку с выразительной фамилией – Алексею Кошмарову. Психолог по образованию и комсомольский работник в советские времена, он в начале девяностых организовал информационно-аналитический центр НОВОКОМ, благодаря деятельности которого никому неизвестный «хозяйственник в кепке» Яковлев в 96-м одолел на губернаторских выборах в Питере звезду российского демократического Олимпа Собчака. Вот тогда-то Кошмаров и завоевал известность в пиаровских кругах страны. Кроме выдвижения кандидатов-двойников ему приписывают еще и изобретение таких приемчиков, как наклеивание несмываемым клеем на лобовые стекла машин листовок в пользу кандидатов-конкурентов, агитация за них ночью по домашним телефонам, демонстрации бомжей с портретами конкурента. Видимо, психологическое образование Кошмарову пригодилось: если он, действительно, автор такого рода системы действий, то он весьма успешно добивался устойчивого отвращения избирателя к конкуренту.
С деятельностью НОВОКОМА на Алтае познакомились в декабре 99-го, когда один из сотрудников Кошмарова Евгений Сабадаш отвечал за черные политтехнологии в штабе бывшего губернатора Льва Коршунова, который баллотировался тогда в Госдуму. Особенно запомнился телесюжет с окровавленной головой Сабадаша, призванной продемонстрировать нападение на сотрудника предвыборного штаба Коршунова.
Сам Кошмаров объявился в Барнауле после первого тура голосовании, в конце марта, когда оба избирательных штаба напрягали все усилия, чтобы одолеть конкурента. Штаб Сурикова уверил, что политтехнолог должен работать на Евдокимова. В евдокимовской же команде не отрицали, но и не подтверждали этого.
Кто породил Виталия Сурикова? Нужнее всего это было команде Евдокимова, хотя в то время она только начинала свою работу. Есть версия, однако, что это постарался другой кандидат – Владимир Семенов.
Первые залпы. 24 февраля прозвучал первый залп. Нанятые евдокимовской командой агитаторы пошли по квартирам в Барнауле, вручая листовки. Никакого вброса в почтовый ящик. Звонок в дверь, вручение листовки с коротким агитнапутствием. Правда, действующая администрация сделала упреждающий маневр. Главное управление внутренних дел края предупредило жителей, чтобы двери на звонки агитаторов не открывали – могут проникнуть квартирные воры. Ну что ж, на войне как на войне.
Тем не менее, в листовке содержалось первое сколько-нибудь внятное изложение программы Евдокимова. Внятность эта, правда, была относительная. Под заголовком «С сердцем разорванным в клочья» (имелось в виду, что сердце нашего героя разрывается при виде безобразий, которые творятся на его родимой алтайской земле) публиковалось предвыборное интервью кандидата и критическая статья в адрес Сурикова, который именовался «Алтай-баши» и обвинялся в создании в регионе ситуации застоя. А на следующий день Евдокимов отбыл в предвыборное турне по краю.
И пошло-поехало. 1 марта на стенах домов в «спальных» районах Барнаула появились лаконичные броские листовки: контур карты края и на ней крупная надпись в рамке: «Продаю. Суриков».
Губернатор тоже не отмалчивается. Крайстат распространяет сводку о развитии экономики за период суриковского правления – рост по всем показателям. А сам Сан Саныч отправляется в Алтайский университет, где рассказывает студентам о трудоустройстве специалистов с высшим образовнаием, планируемых программах по поддержке молодых семей, по-отечески советуя аудитории: «Рожайте больше! Чтобы было кому в вузы поступать… Так что будем решать этот вопрос обоюдно: мы – административно, вы – человечески».
На вопрос же об отношении к своему политическому сопернику ответ иронически снисходительный: «Я лично знаком с Михаилом Сергеевичем и не понимаю, зачем он участвует в выборах. Каждый должен заниматься своим делом. Я тоже знаю президента, тоже мылся с ним в бане – и что? И генералов российских почти всех знаю. Такие знакомства помогают в управлении краем – для этого должно в голове что-нибудь быть».
Но снисходительность снисходительностью, а попытки снять Евдокимова с предвыборной гонки тоже предпринимаются, правда, руками другого кандидата – чиновника краевой администрации Владимира Никулина. Он потребовал снять кандидатуру артиста в связи с допущенными им нарушениями выборного законодательства. Попробуйте догадаться, какими? Ну, во-впервых, во время избирательной кампании по центральным телеканалам были передачи и фильмы с участием Евдокимова. А во-вторых, он неправильно указал в документах место своего рождения. В одной из бумаг, поданных в избирком, проскользнуло село Верхнеобское, куда он попал в полуторагодовалом возрасте, а не Новокузнецк, где родился.
Первое обвинение представители евдокимовской команды отбили: передачи и фильмы с участием артиста являются предметом чьей-то частной собственности и показ их он контролировать никак не может. А вот техническая ошибка, связанная с местом рождения, признавалась, хотя и непонятно по чьей вине она возникла – кандидата или чиновников избиркома. И вот краевой суд два дня – 5 и 6 марта, то есть за полторы недели до выборов – на полном серьезе решает, как возникла ошибка и не снять ли в связи с этим Евдокимова с избирательной гонки. Его представитель твердо заявляет, что злополучный документ, а он называется «Заявление о согласии баллотироваться» – подложный, подпись кандидата на нем поддельная, требует провести экспертизу.
Как такая бумага могла попасть в металлический шкаф, к которому имели доступ только представители избиркома, как об этом узнал Никулин – гневно вопрошал представитель кандидата, не получая ответа на свои вопросы. Не менее гневен был прокурор, который требовал лишить Евдокимова статуса кандидата, так как он в своей агитации ссылается на то, что является земляком жителей Алтайского края, а земляком (далее следовала цитата из словаря Даля, ох, и грамотные работники прокуратуры на Алтае!) можно считать только того, кто здесь родился. Ну и что ж, что с полутора лет жил на Алтае, все равно не земляк…
Все это доходило до такого идиотизма, что суд при всем своем понимании политической подоплеки процесса и нежелании идти против губернатора, все-таки не мог не отказать Никулину в удовлетворении его иска. Однако сама инициация этого процесса, по-видимому, была продиктована осознанием серьезности угрозы, которую представляет действующей власти Евдокимов. Впрочем, постоянно проводившиеся социологические опросы, результаты которых попадали на стол Сурикова, все еще звучали для него достаточно успокоительно. Конечно, речь шла уже не о пяти-семи процентах голосов, которые сулили артисту в самом начале кампании. Специалисты Всероссийского центра изучения общественного мнения (ВЦИОМ) предсказывали Сурикову 68 процентов, а Евдокимову – 9,2 процента. Правда, неделю спустя социологи Алтайского университета, работавшие по заказу суриковского штаба, дали иные цифры: Суриков – 60, Евдокимов – 20 процентов. Популярность артиста явно выросла особенно в Бийской зоне, где его штаб действовал достаточно активно.
Штаб. Между тем этому штабу приходилось нелегко. Возглавлял его Николай Ермолов – человек в Барнауле совершенно неизвестный, прибывший из Краснодарского края, где он, судя по всему, приобрел немалый чиновный опыт. В свои пятьдесят лет он имел два высших образования – инженерное и заочное юридическое, и сначала делал карьеру обычного советского функционера – с инженерной работы на партийную – зав. агитпропом одного из краснодарских райкомов, секретарь крайкома отраслевого профсоюза нефтяников, но затем во время соскочил на новую чиновную орбиту – руководитель аппарата мэрии Краснодара, заместитель мэра Новороссийска, зам. директора департамента краевой краснодарской администрации…
Где его отыскал Евдокимов, почему пригласил быть начальником своего избирательного штаба, что в случае победы сулило вице-губернаторскую должность – никто толком не знал. Скорее всего, познакомились они через Баклицкого, выходца из Краснодарского края, который в нашем дальнейшем повествовании будет играть немаловажную роль. А с Баклицким наш герой в свою очередь познакомился едва ли не самолете, и за краткое время полета они сошлись, прониклись друг к другу симпатией. Вот так оно и велось при формировании команды: с кем-то познакомился в самолете, кто-то кого-то порекомендовал. А ведь этим людям предстояло становиться руководителями края – целого государства с двух с половиной миллионным населением.
Когда Евдокимова на предвыборных собраниях спрашивали, кто же все-таки войдет в его команду, он иногда отвечал: «Вы ж все равно не знаете этих людей: ну, Иван Иванович, ну, Петр Петрович, но одно я вам обещаю: березовских там не будет». Березовских там и в самом деле не было. Но старый друг Василий Борматов был. Бросил все свои дела в Новосибирске, прилетел в Барнаул и находился с Евдокимовым неотлучно, ездил вместе с ним по районам, сидел рядом на избирательных собраниях, подсказывал ответы на непростые вопросы, а иногда и сам отвечал, выручая друга из затруднительного положения. Потом, после победы Борматов хотел уехать, но Евдокимов упросил его остаться: «Что ж мы все в чужие руки отдадим. Они ж меня порвут как бумагу».
Помогали и друзья, обретенные уже в артистической жизни. Александр Михайлов – сосед по подмосковной даче так выступал на митингах, так агитировал за подлинно русского народного губернатора, что самого Евдокимова аж слеза прошибала. И футболист знаменитый из «Спартака» Евгений Ловчев, тоже ездил и говорил умно и складно. Правда, как-то выйдя после выступления за кулисы, сказал в некотором недоумении: «Неужели на одной популярности можно стать губернатором?» И добавил задумчиво: «У меня популярность не меньше».
Но, конечно, вся повседневная текущая работа лежала на Ермолове. Он сформировал рабочий штаб, кого-то привез с собой, кого-то нанял на месте. Так агитационную сеть по разносу листовок и прочей печатной продукции в штабе возглавлял Константин Малышев, человек в Барнауле известный, специализировавшийся на такого рода деятельности и в других избирательных кампаниях.
Действовал Ермолов со своей командой особенно на первых порах несколько необычно – как бы избегая всякой публичности, скрывая от прессы не только информацию о действиях кандидата – его поездках, встречах с избирателями – но даже и фамилии членов штаба. Лишь в самом конце февраля в интернете появился официальный сайт Евдокимова, но и там были лишь биографические материалы о нем, достаточно общая программа кандидата и агитационная статья из листовки.
От объявленных первоначально публичных программ, таких как общение претендента на пост губернатора с представителями различных групп местной элиты, создание площадки для контактов с журналистами, штаб отказался. О причинах такой сдержанности можно догадываться. Кандидат при всем своем артистическом опыте, предусматривавшем, казалось бы, огромный опыт общения с массовой аудиторией, терялся при публичных выступлениях, не всегда мог ответить даже на несложный вопрос и вообще выказывал себя мягкой и чувствительной натурой, словом, не мог на публике держать удар.
Тем не менее, встречаться с избирателями приходилось. От этого уйти было нельзя. Так уже за несколько дней до выборов ему пришлось трижды выступать в барнаульских Дворцах культуры, что было непростым испытанием. Отвечать приходилось на вопросы весьма неудобные. Кто является спонсором его избирательной компании? Правда ли, что за ним стоят угольные структуры? Первый вопрос игнорировался, ответа на него не было. Хотя в других случаях Евдокимов отвечал так: «Президент и умные люди, уехавшие с Алтая». На второй вопрос – отрицание, никакие угольщики за ним не стоят.
Он позволял себе как бы даже обижаться на зал, который доносил до него всякие неприятные слухи и обвинения – кличку комика, сомнения в его образованности, культуре. «Меня называют комиком, юмористом, а никто не скажет, что я заслуженный артист России».
Его спрашивали, как он собирается снизить налоги за полгода, о чем было объявлено в его избирательной программе, как собирается выводить край из экономического кризиса. Здесь приходилось краснеть, уходить от ответа в рассуждения на нравственные темы.
Кое-кто из опытных политехнологов, пришедших в штаб после первого тура выборов, утверждали впоследствии, что на первом этапе сказывалась неопытность не только самого кандидата, но и его команды. Надо было предусмотреть такого рода вопросы и соответственно готовить принципала к ответам на них, да и саму программу сделать не такой беспомощной и общей. Правда, руководители этой команды потом не раз утверждали, что их кандидат оказался практически необучаемым, да и к тому же считал, что учиться ему не особенно и нужно: «За меня народ и так проголосует».
Чтобы там ни было, как ни соревновались кандидаты в различных фокусах черного пиара, как ни обвиняли друг друга, а дата выборов приблизилась – 14 марта. Результаты их были такими, что в первых же аналитических обзорах заговорили о том, что политическая конфигурация региона находится на грани разрушения. Стояло же за этой красивой и туманной фразой вот что: Александр Суриков получили 47,5 процентов голосов, Михаил Евдокимов – 39,5, Сергей Шабалин – 4,3, против всех – 3,1, Виталий Суриков – 2,8, Владимир Никулин и Владимир Семенов – менее чем по одному проценту. Коль скоро ни один из претендентов не набрал половины голосов, предстоял второй тур, в котором оставались уже только два кандидата – Суриков и Евдокимов.

Господин Народ. Второй тур должен был состояться 5 апреля. И эти три весенние недели стали временем наивысшей общественной активности в жизни региона. Волна политических страстей затопила край, охватывая, разумеется, не все его население, а тот самый городской интеллигентско-люмпенский слой, который в России всегда определяет отношение народа к власти. В стрессовые моменты истории представители этого слоя, выходя на улицы, стимулируют волнения, приводящие к революции будь то 17-го или 91-го года. Здесь же был стресс местного масштаба, когда недовольство жизнью, сублимированное в канал предвыборной полемики, подхлестнутое призывами Евдокимова, бьющими на самые чувствительные струны масс, выливалось подчас в яростный крик.
Местная пресса и телевидение, в значительной мере ангажированные властью за восемь лет суриковского правления, не могла дать выход этим эмоциям, но ведь были заборы, стены домов, на которых писалось и клеилось помимо того, что выходило из избирательных штабов кандидатов, свое, выплеснутое из глубин сознания. Так, например, поверх типографского текста листовки с евдокимовским призывом «Дожмем, мужики!» кто-то писал свой текст: «Люди! Вы видите, как напугано старое руководство тем, что его оторвут от кормушки, мы уже восемь лет живем обещаниями Сурикова. Нам дан шанс изменить жизнь».
То, что не проходило, не могло пройти через газетные страницы, через телевизионный экран, что не умещалось на заборе или не входило в формат митинга и демонстрации, выливалось на интернетовские форумы.
Конечно, компьютер еще далеко не стал предметом первой необходимости в алтайской семье. Но в Барнауле с его шестью вузами и в том числе университетом, театрами, заводами, клубами, со сформировавшимся средним слоем и научной, инженерной, гуманитарной средой, которая за пятнадцать постстоветских лет привыкла ко многому такому, что в советские времена казалось невозможным, виртуальный мир существовал и жил по своим законам.
Число посетителей четырех медийных площадок, находящихся в состоянии свободной дискуссии о ходе выборов, доходило до пяти тысяч ежедневно. Сайт алтайского информационного агентста «Банкфакс», представляющее собой независимое ежедневное интернетовское издание, посещали от двух до трех тысяч человек. И самым интересным на этой медийной площади представляется форум – читательское слово, комментирующее ту или или иную информацию или статью. Нередко анонимное, но свободное, выразительное, сочное, острое… Это уж в самом деле Господин Народ говорил. И сколько боли и ярости, а подчас и печали было в его речах!
После заметки о начале вторжения московских, кузбасских и новосибирских олигархов в один из районов республики Алтай, отделившейся от края автономии, человек, подписавшийся как «Озабоченный из города Барнаул», воскликнул: «Господи! Пошли нам хоть какого-нибудь, пусть засраного олигарха! Пусть он все купит! Может, появятся рабочие места и деньги на нормальную жизнь? Может наших воров, если не посадит, то хоть разгонит к чертовой матери!»
Свободная дискуссия. Поток комментариев, аналитических обзоров, посвященных новой политической конфигурации региона пошел сразу же после первого тура. Первым откликнулся зав. кафедрой всеобщей истории и международных отношений Алтайского университета и одновременно директор Алтайской школы политических исследований (АШПИ) Юрий Георгиевич Чернышев. Он воспринял ошеломительный успех Евдокимова как следствие неготовности к вызову команды Сурикова. За время его губернаторства, писал Чернышев, корабль власти «оброс ракушками», сложились устойчивые номенклатурные кланы, не осталось легальной оппозиции, независимых СМИ и партий, которые осмеливались хоть на какую-либо критику. Таким образом, результат первого тура – не столько заслуга самого Евдокимова, сколько следствие протеста людей против застоя, всевластия чиновников.
Чернышев первым произнес слова, которые впоследствии будут многажды муссироваться и в центральных, и в местных СМИ – «протестное голосование». Вместе с тем он считал, что Евдокимов воздействует не столько на разум, сколько на чувства людей. В подтексте здесь звучал упрек в популизме, который также впоследствии не раз будет высказываться в адрес Евдокимова.
Аналитика беспокоила декларативность программы «народного губернатора» и неясность того, какая команда за ним стоит. Это занимало всех, ведь структуры, поддерживающие претендента на губернаторский пост, в случае его победы захотят удовлетворения своих экономических интересов, что чревато новой дележкой пирога и конфликтом элит.
Чернышеву, который в качестве главы АШПИ, входящей в шестьдесят самых известных консалтинговых организаций России, претендовал на статус лидера местной политологической школы, сам Бог велел первому оценить ситуацию. А несколько дней спустя на интернет-форуме АШПИ идет уже свободная дискуссия на эту тему. Участники ее анонимны, но тон задает известный местный журналист, обозреватель весьма популярной газеты «Свободный курс» Дмирий Негреев.
Евдокимов вызывает у него явное неприятие. Почему никто не задумался, говорит он, что голосует за артиста, а не за опытного политика, руководителя? Артист может сыграть любую роль, хоть губернатора, хоть президента. Сыграть, но не быть. Выступать на сцене и руководить краем – это разные вещи. И не надо говорить про Шварценеггера. В Америке функции губернатора совсем иные, и ситуация в экономике другая, проблемы не те, что у нас.
И другую тень Негреев не мог не потревожить в своих сопоставлениях «нашего Мишани» с его зарубежными аналогами – Рейгана. Не только ведь «сибирский Шварценеггер» висело в воздухе, но и другое, более высокое – «русский Рейган». Может уже и намекал кому-то из близких Евдокимов, что потом подтверждал кое-кто из близких друзей, – о грядущем замахе на президентское кресло. Или как-то вычислялся этот его неуемный харизматический замах. Но только Негреев специально останавливается на биографии президента США. Окончил колледж, работал спортивным комментатором на радио. Потом был не только актером, но и профсоюзным деятелем – президентом профсоюза киноактеров, сотрудничал с «Дженерал электрик», состоял сначала в демократической, а потом в республиканской партии, занимался партийной работой и только затем, накопив огромный политческий опыт, стал сначала губернатором Калифорнии, а затем – президентом. К своему политическому взлету он готовился лет тридцать. А наш-то что? Прямо со сцены – в губернаторский кабинет?
Для Негреева Евдокимов – совсем неподходящая фигура и даже эстетически. Пусть хоть и давно живет в Москве, корни у него деревенские и представления патриархальные. Так и проступало здесь презрение к этому Ивану-дураку, колхознику, «морде красной». Словно сливались в одно целая сценическая маска артиста и его человеческий образ. И когда заступник евдокимовский на интернет-форуме в ответ кричит: «Да что вы прицепились к имиджу Евдокимова – „шут“, „артист“. Не в профессии дело!» – Негреев чеканно отвечает: «Я настаиваю на том, что Евдокимов – артист, за которым стоит режиссер. Режиссер этот хочет за несколько миллионов долларов, потраченных на выборы, приобрести целый край. Прежде всего интересуют поставки угля, полиметаллы, зерно и , конечно, бюджет. Так что если при Сурикове – застой, то при Евдокимове будет просто разворовывание, вполне возможно, за его спиной. Умный человек, образованный, способный мыслить вне жалких категорий «поспать», «пожрать» да «развлечься» – никогда не будет голосовать за Евдокимова».
– Посмотрите на результаты выборов, – отвечают Негрееву. – За Евдокимова проголосовал Барнаул, город, который живет намного лучше села, но как следует из результатов голосования хочет жить еще лучше. Город, где по сравнению с деревней намного меньше людей живет на уровне «поспать», «пожрать» да «развлечься». А за Сурикова проголосовала забитая деревня, которой он восемь лет обещает, что она будет жить лучше. А она живет только хуже и хуже.
Вот это и было самым парадоксальным. За Евдокимова голосовали не степные сельские районы, к которым он, казалось бы, аппелировал в первую очередь, а Барнаул, Бийск. Город отторг Сурикова, утомленный чиновничьим произволом, коррупцией, запахом застоя, исходившим от суриковской команды, город готов был поверить туманным обещаниям и обличительному пафосу Евдокимова.
А он продолжал обещать и обличать. Вот что содержалось в евдокимовском заявлении по итогам первого тура: «Важнейшим результатом выборов считаю первое за многие годы голосование, когда действующей власти не дали решить все вопросы о власти заранее, без учета мнения избирателей. Не суды, не закулисные переговоры, не держатели административного аппарата, а сами люди определяли, кто будет руководить краем… Мои избиратели поддержали не просто Евдокимова. Мои друзья и соратники прямо заявили: „Власть, ты перестала замечать простых людей; власть, ты забыла, кто дал тебе твои полномочия, зарпалаты, казенные машины; власть, однажды ты возненавидела тех, кто зависит от тебя“. Протест избирателей Евдокимова не был направлен против какой-то отдельной неприятной черты на лике администрации края. Мы голосовали против сложившегося в регионе унизительного отношения к людям. Мы голосовали против барства и беспамятства властной элиты».
И конечно Евдокимов не мог не процитировать Высоцкого: «Как спел когда-то Владимир Семенович Высоцкий: «Нет, ребята, все не так, все не так как надо». И далее обещание в обычном евдокимовском духе: «Изменим, выстроим заново». Что изменим, как изменим? Там увидим, главное – изменим.
Между тем началась завершающая трехнедельная дистанция борьбы за власть. За эти три недели Сурикову предстояло переломить тенденцию потери голосов, а Евдокимову развить успех, забрав голоса, отданные Шабалину, Виталию Сурикову и двум другим кандидатам, выбывшим с избирательной гонки, дожать соперника, как дожимает противника борец, уже положив его на ковер. И недаром главный евдокимовский лозунг перед вторым туром звучал: «Дожмем, мужики!»
Но Суриков вовсе не собирался сдаваться. По приглашению его штаба из Москвы срочно прибыла команда опытных пиарщиков из Центра политического консалтинга «Николло М» во главе с его руководителем, патриархом отечественного пиара Игорем Минтусовым, проведшим более сотни избирательных компаний и на президентских выборах 96-го года бывшим личным консультантом Ельцина по имиджу.
Конечно, приглашение такой команды было делом дорогостоящим, но, как говорится, «фирма не жалеет затрат». Деньги у суриковской команды, судя по всему, были. А вот их соперники оказались на мели. Уже 23 марта руководитель евдокимовской сети агитаторов, превышающей тысячу человек, Константин Малышев заявил, что прекращает работу со штабом кандидата, так как этот штаб срывает выполнение своих финансовых обязательств перед агитаторами, то есть, попросту говоря, не платит. А бесплатно, как говаривал Шаляпин, только птички поют. И это при том, что на второй тур штабом заготовлено большое количество полиграфической продукции – всевозможных листовок и баннеров, а вот разносить их теперь некому. Поэтому команда Евдокимова вяло переругивалась с противниками на своем сайте, а в остальном ничем себя не проявляла, находясь как бы в нерабочем состоянии. В таком же состоянии по намекам прессы находился и сам кандидат, что, надо понимать, означало – запил на радостях, а потом улетел в Москву.
Откровения Малютина. Тем не менее евдокимовская команда, также как и суриковская, получила пополнение из Москвы, правда не такое мощное и известное, как пиарщики из «Николло М». Александр Поминов, московский журналист и один из руководителей аграрной партии, которому суждено было после победы Евдокимова стать представителем Алтайского края в Москве в ранге вице-губернатора, прислал столичного политолога Михаила Малютина – своего коллегу по избирательной компании 1998 года в республике Алтай, когда они продвинули на пост главы республики лидера аграрной партии Михаила Лапшина в противовес московскому олигарху Андрею Вавилову.
Этот человек, также как и Игорь Минтусов, принадлежал к слою столичных околопартийных интеллектуалов, выдвинувшихся на общественную арену в период перестройки и точно вписавшихся в политическую элиту ельцинских времен. Питомцы престижных вузов, научные сотрудники элитарных околоцековских НИИ, знакомые с западным политологическим опытом, они мгновенно усваивали демократическую фразеологию и искусство зарабатывать деньги в новых условиях.
Если Минтусов по окончании экономического факультета МГУ работал в институте США и Канады, то Малютин, будучи выпускником философского факультета того же МГУ, где он защитил кандидатскую диссертацию, преподавал партстроительство в Высшей партийной школе. В самом начале перестройки он стал одним из основателей Клуба социальных инициатив, окунувшись затем в море политических страстей. Кем только не работал, в какие только партийные игры не играл. Был зам. директора экспертного института Российского союза промышленников и предпринимателей, создавал всякие левые социалистические группировки вроде партии «Новые левые», выпускал всевозможные социалистические издания, создавал разные избирательные блоки, сам себя представляя специалистом по информационным войнам и числя в своем активе полтора десятка выигранных избирательных кампаний. Вот он-то и заявился через неделю после первого тура выборов в избирательный штаб Евдокимова, а месяц спустя, уже после победы рассказывал о том, что там увидел, на заседании дискуссионного клуба экспертного сообщества региона.
«Придя в штаб и посмотрев на Михаила Сергеевича, я, откровенно говоря, схватился за голову. Я абсолютно четко сказал, что о результатах первого тура можно забыть. Либо будет проведена другая и отличная от первой кампания, которая приведет к соответствующему результату, либо при всей отвратительности и мерзости существующей власти, она будет здесь и дальше. Одновременно с нашей точки зрения произошло чудо: для помощи нашему оппоненту в край приехали «люди с инициативами». Честно говоря, без этих идиотов с инициативами нам было бы намного труднее и тяжелее».
Отметим лексику и темперамент московского политолога. «Идиотами с инициативами» он называл своих коллег из «Николло М», которые в данный момент выступали по другую сторону баррикад. Честить так проигравшую сторону было после победы легко и безопасно. Но надо сказать, что лозунг «Останови вторжение!», выдвинутый минтусовскими ребятами, которые решили тем самым использовать возможные опасения избирателя по поводу того, что Евдокимов приведет после победы чужаков из разных краев страны и даже, возможно, московских олигархов, трудно было отнести к пиаровским удачам. Сам-то Евдокимов уж никак чужаком не воспринимался, а наоборот – своим, родным, деревенским, алтайским, а о том, как будет формироваться его команда и какая там будет дележка пирога после победы, избиратель в массе своей скорее всего не думал.
«Нам изначально было ясно, – продолжал Малютин, – что во втором туре произойдет ассиметричное сокращение избирателей. Избиратель Евдокимова – это мужик, преимущественно молодой городской мужик, а избиратель Сурикова – это бабушка, по преимуществу из сельской местности… Если брать основную массу населения, то мы видим тут патерналистскую культуру деревни и протестную субкультуру городской интеллигенции, которой нужен вот этот понятный популистский вождь, «свой в доску мужик», который пообещал навести порядок, ограничить бюрократию». Говоря о проблемах, вставших перед штабом, Малютин утверждает, что главной из них была «недофинансированность кампании», то есть попросту говоря нехватка денег.
Выше уже приводилось его высказывание по поводу того, кто стоял за Евдокимовым – «лично Михаил Сергеевич, а также родственники и знакомые». «На финансовом поле, – откровенничал политолог, – противники фактически лупили нас из всех своих калибров. Они не понимали, почему мы не противодействуем им, а не противодействовали мы по простой элементарной причине – мы не могли их догнать по уровню расходов. В начале второго тура мы остались без листовок. А потом, когда нашли средства и проплатили их, мы не смогли их доставить… Какая бы была ситуация в крае, если бы за Евдокимовым действительно кто-то стоял? Давно бы было уже сформировано правительство, давным бы давно все подверглось строгому регламенту… На сегодняшний день (речь идет о 16 апреля, полторы недели после первого тура выборов – М.Р.-З.) еще существует полное фатальное стопроцентное отторжение между Михаилом Сергеевичем и старой командой администрации. Временами мы сами себе напоминаем еврейских интеллигентов и вооруженных матросов образца 1917 года, которые вломились в роли комиссаров в Госбанк или куда-то там еще. Разумеется, так или иначе это будет преодолено и уже начало преодолеваться».
Через неделю после этой встречи с экспертным сообществом Малютин вылетел в Москву с тем, чтобы больше не возвращаться в Барнаул. Сыграло ли роль в такой скоропалительной отставке (а политолог создавал в формирующейся администрации Евдокимова информационно-аналитическое управление и курировал партийные проблемы) слишком откровенное выступление или сказалось другое – интриги в верхушке Голубого дома (так из-за голубоватого цвета стен называется в Барнауле здание краевой администрации – М. Р.-З.) – это уже не имело значения. Некоторые местные аналитики считали, что администрация лишилась хороших мозгов.
Маневры Сурикова. Вернемся, однако, к мартовским дням 2004-го, в так называемое междутурье, когда борьба обоих претендентов на губернаторское место за электорат шла полным ходом.
Опомнившись от уверенности в силе административного ресурса и презрения к сопернику, осознав реальность угрозы старой власти, суриковская команда попыталась проанализировать причины неудачи. Самое простое, лежащее на поверхности объяснение падения популярности Сурикова, заключалось в нерешенных социальных проблемах в крае и низком уровне жизни «отдельных слоев населения». Но ведь именно эти «отдельные слои» как раз и поддерживали Сурикова, в то время как относительно благополучные Барнаул и Бийск голосовали за Евдокимова. И когда Суриков на состоявшейся после первого тура пресс-конференции прибег-таки к социального толка объяснениям своего поражения, это вызвало раздражение городских избирателей. Получалось, что их сознательное выступление против застойной политики губернатора власть пыталась выдать за «протест пустых желудков».
Не очень внятно прозвучало на той же пресс-конференции и заявление губернатора о готовности провести кадровую реформу в своей команде. Ему уже давно советовали применить метод громоотвода – отправить в отставку полдюжины чиновников предпенсионного возраста, давая понять, что это они являются виновниками застойной политики власти, и назначить на освободившиеся места лидеров общественного мнения. Прием не новый, но Суриков не прибег к нему перед первым туром да и сейчас лишь туманно говорил об обновлении кадров.
Однако предпринимать что-то надо было. Ощутимым становился разброд и шатание в суриковском стане. Жесткую оценку его деятельности сделал еще недавно поддерживавший губернатора депутат Госдумы Владимир Рыжков. Об условной поддержке Сан Саныча заявили в газете «Голос труда» левые. Весьма прохладно принял хозяина края прибывшего на инаугурацию только что избранный мэр Бийска Иван Кичмаренко, и сразу же пошли слухи, что он на стороне Евдокимова. Складывалось ощущение, что земля, на которой губернатор еще недавно так твердо стоял, уходит у него из-под ног.
А он упускал явные возможности добиться расположения избирателей, сработать на популистском поле.
В Бийске с человеческими жертвами сгорел многоквартирный дом. Тут бы в самый раз, оставив банкетный зал, где чествовали только что избранного мэра, отправиться на пепелище, перед телевизионными камерами укутать своим пиджаком несчастную бабушку-погорелицу, пообещав расселить оставшихся без крова жильцов, назвав конкретные даты. Дело известное, хорошо освоенное многими нашими государственными деятелями. Но Суриков предпочел в тот день действовать на поле тайной дипломатии – отправиться из Бийска в находящуюся за полчаса езды курортную Белокуриху, где лечился Аман Тулеев, этот аксакал сибирских властителей. От него алтайскому губернатору надо было одно: воздействие на каналы финансирования Евдокимова, если они действительно шли из Кузбасса, а не из Москвы, как поговаривали в последнее время.
Другим шагом Сурикова было активное привлечение на свою сторону издательского дома «Алтапресс», основанного пятнадцать лет назад тремя журналистами, ушедшими из государственной газеты и сумевшими за эти годы создать весьма внушительный информационный ресурс. Этот издательский дом выпускал семь газет с совокупным тиражом более 240 тысяч экземпляров, особенное влияние имела газета «Свободный курс» с тиражом 32 тысячи экземпляров. Получив в свое распоряжение ведущих журналистов «Алтапресс» Юрия Пургина и Дмитрия Негреева, постоянно выступающих не только в газете, но и на телевидении, в Интернете, штаб Сурикова мог оказывать немалое влияние на общественное мнение края. Поддержка таких известных публичных полемистов – это как две хороших крупнокалиберных пушки в предвыборной артиллерийской дуэли, которая проходила в те дни на Алтае.
И пушки стреляли, но попадали ли выстрелы в цель? Так на сайте Алтайской школы политических исследований появляется список вопросов Евдокимову, которые, как говорилось на сайте, задает ему экспертное сообщество региона. Вопросы эти были таковы. Кто позвал артиста во власть, кто дал ему денег на предвыборную кампанию? Какова реальная программа кандидата, что конкретно он намерен изменить, став губернатором? Кто войдет в его команду в случае победы? За счет чего сельские жители обретут в короткие сроки обещанное им благополучие? Каким образом будет осуществляться политика инвестирования капиталов в край, что также обещано? В какие отрасли и предприятия будут вкладываться капиталы? Почему попытки обвинить Сурикова и его администрацию в воровстве и коррупции не подтверждаются ни одним конкретным примером? Что означают лживые апелляции в сторону Кремля, якобы благословившего Евдокимова на губернаторство, чему нет никаких подтверждений?
Собственно, эти вопросы задавались не раз и очевидно было: ответа на них нет и не может быть, что, казалось бы, должно было служить оружием в руках соперника Евдокимова. Но электорат в сущности не очень-то интересовали ответы. Они были бы важны, если бы апелляция шла к логике, к разуму. Между тем Евдокимов-то опирался не на разум, а на чувство, на силу протеста против действующей власти, силу, которая так и шла, так и перла из низов.
Вот что отвечали защитнику Сурикова Дмитрию Негрееву на одном из интернет-форумов: «Дмитрий Негреев! Посмотрите вокруг! Хороший Евдокимов или плохой, не знает никто. Зато все знают, какой хороший «волкодав». Не важно, кто победит – Суриков или Евдокимов, важно другое: мы (Алтайский край) наконец-то достигли уровня российской демократии 1991 года. Слава Богу! Если губернатором будет Евдокимов, то может быть доберемся до двадцать первого века. Но с Суриковым, я уверен, мы опять продолжим строительство коммунизма в отдельно взятом регионе».
Возможно, инстинктивно ощущая позицию масс и вытекающую из нее многозначность ситуации, молчал Кремль, присматриваясь к развороту политической интриги, выжидая, размышляя, осторожничая, не выказывая поддержки ни тому, ни другому претенденту. Как сообщали в штабе Евдокимова, после первого тура его принял руководитель администрации президента Дмитрий Медведев. Но о содержании разговора – ни полслова. Отмалчивались и федеральные структуры в регионе, не высказываясь в пользу того или иного кандидата, что, впрочем, для чиновничества, не получающего указаний сверху вполне естественно. Неофициально же говорилось с фатальным равнодушием: «Пусть будет, что будет».
Между тем Евдокимов кроме известия о разговоре с Медведевым привез по слухам четыре чемодана денег на продолжение избирательной кампании. Начала возобновляться уже было ликвидированная Малышевым агитаторская сеть. На 25 марта были объявлены предвыборные дебаты кандидатов в радиоэфире государственной телерадиокомпании «Алтай». Но Евдокимов на диспут не явился. Суриков выступал в одиночку, заняв скорее оборонительную позицию: «Как-то объясняться и оправдываться мне сложно, меня просто вынуждают к этому… Опять доказывать, что власть сделала немало, мне просто оскорбительно».
Демократы. А в прессе, на всевозможных форумах продолжался анализ ситуации. Лучшие умы края словно бы соревновались в понимании ее, исследуя разнообразные аспекты политической и экономической жизни края. На общественную арену выступали ветераны демократического движения в регионе. Один из них, руководитель общественной организации под названием «Школа реальной политики» Константин Емешин полагал, что первый тур выборов показал несостоятельность политической элиты края. Он писал, что в последние годы в крае сложился режим власти одного человека. Подбор кадров происходил по принципу личной преданности. В результате политическая элита стала играть роль придатка власти. А несогласные вынуждены были покинуть край или оказались раздавленными. В качестве примера он приводил собственный опыт, когда оппонирование губернатору привело к тому, что возглавляемое Емешиным предприятие «Медицинская профилактика» – ведущий в России центр по компьютеризации здравоохранения – было уничтожено.
И вот что на это отвечал Негреев: «Да в крае нет реальной оппозиции Сурикову. Да, это плохо. Но кто в этом виноват? Коммунисты никогда не имели лидеров, могущих всерьез претендовать на власть и потому всегда поддерживали и поддерживают Сурикова. Демократы всегда были слабы и также не имели серьезных лидеров для взятия власти и ресурсов достаточных для эффективной политической работы. Конечно, можно во всем обвинить Сурикова и сказать, что это он всех задавил. Но конструктивно ли это? Не должен же был Суриков создавать оппозицию самому себе. Естественно стремление любого губернатора или президента к тому, чтобы не было серьезной оппозиции. Но если есть люди с альтернативным мнением, со своими взглядами на экономику, политику, они должны бороться за право быть услышанными».
Эта перепалка дает представление о том, как шла предвыборная полемика, какие проблемы жизни края она затрагивала. Конечно же, знающему человеку было ясно, что здесь сталкиваются и личные интересы. Негреев, ангажированный суриковской командой, достаточно изящно защищал губернатора, оправдывая свою репутацию одного из лучших журналистских перьев края и наиболее ловкого полемического публициста. Вместе с тем его упреки демократов были нацелены лично на Емешина, который, будучи врачом по профессии, во времена первой демократической волны с головой окунулся в политику. Это он в марте 90-го, когда в России впервые состоялись альтернативные выборы, стал депутатом краевого Совета – первого настоящего алтайского парламента, создав вместе со своим другом Алексеем Сарычевым клуб демократически настроенных депутатов. Но к власти ни он, ни Сарычев не прорвались. Если последний стал таки депутатом Госдумы, вошел в «Выбор России» и сблизился с Гайдаром, а потом работал в министерстве юстиции, то Емешин так и оставался в Барнауле. Создал там свою Школу реальной политики, где учил молодежь новым политическим технологиям, издавал газету «Новая жизнь Алтая», постоянно комментировал события в стране и крае. Так что упрек Негреева по поводу слабости демократов, у которых не оказалось серьезных лидеров для взятия власти, относился и к Константину Николаевичу Емешину.
Забегая вперед, скажем, что на последнем этапе евдокимовского правления и Емешин, и Сарычев попали в краевую администрацию. Первый – начальником аналитического управления, а второй – вице-губернатором. Это было их хождение во власть, правда, кратковременное хождение.
«Простой и любимый». Время между тем шло. Наступала вторая неделя междутурья. Штаб Евдокимова по-прежнему практически не вел публичной агитационной деятельности в то время как суриковцы действовали весьма активно. Настенные плакаты, листовки, вбрасываемые в почтовые ящики, и прочие средства наглядной агитации дождем проливались над Барнаулом и другими городами края. Использовалась также теле и радиореклама – киноролики, выступления кандидата и тех, кто его поддерживал.
Тут уже чувствовалась опытная рука московских сценаристов, осуществлявших свой план кампании. Основной упор делался не столько на раскручивание положительного образа губернатора, сколько на массированную пропаганду против его конкурента. В ответ на запугивание избирателя «алтай-башизмом», старческим маразмом и застоем власти, суриковские пиарщики создавали образ Евдокимова, как агента внешних враждебных для региона сил, коварных олигархов, стремящихся прибрать к рукам богатства региона. Тем самым делались попытки преодолеть инерцию восприятия артиста как земляка и своего парня и вместе с тем, говоря языком психологов (а в команде Минтусова были люди и с психологическим образованием) актуализировать архетипы традиционного сознания с его неприятием Города и его институтов. Отсюда и лозунг «Останови вторжение». Имелось в виду вторжение чужаков, коварных и развращенных богачей.
Помимо таких сложных психологических посылов использовалась и тактика примитивного компромата. В Интернет вбрасывались анонимные справки о связях Евдокимова с солнцевской криминальной группировкой, о тайных зловещих планах проведения избирательной кампании.
Одновременно, насколько это было возможно, создавался положительный образ Сурикова. В телевизионных роликах он появлялся в жилетке и клетчатой рубахе, рассказывая о семье, друзьях, увлечениях – словом, «наш простой и любимый…»
Сам же губернатор в это время добивался заявлений о лояльности только что избранных мэров городов и депутатов краевого законодательного собрания. Депутаты вроде бы проголосовали за поддержку Сурикова всего при двух «против», но от персонального подписания соответствующего документа на предмет его публикации, что, собственно, и было главным в этом заявлении – его публичность, гласность – воздерживались, осторожничали, оставляя себе резерв в случае победы Евдокимова. Ну, а союз с Тулеевым был зафиксирован и использован для наглядной агитации. В Барнауле появились щиты, на которых оба губернатора – кемеровский и алтайский – стояли рука об руку. Это считалось сильным ходом.
Нервные срывы. Любой шаг, любое деяние кандидатов по-прежнему комментировались местными аналитиками. Дискуссионный клуб экспертного сообщества заседал каждую неделю. 26 марта собрались в Алтайском университете. Выступал Сергей Асеев, который как политолог в ходе первого тура консультировал губернаторский штаб. Теперь он отнюдь не прогнозировал победу Сурикова, считая, что шансы распределяются по принципу «фифти-фифти» и при этом утверждая, что в российских условиях, если в первом туре административный ресурс проигрывает протестному, то во втором туре действующая власть обречена.
Анализируя возможности этого ресурса, он считал, что нажим в данном случае дает обратный эффект. Если в людях разбужена гражданская ответственность, то в случае, когда выстраивают силовиков и говорят им: «Так скажите своим: голосовать за этого и не дай Бог – за того!» – люди делают наоборот.
Любопытно и его соображение по поводу «фактора Шабалина» в избирательной борьбе. Напомним, что Сергей Шабалин, генеральный директор «Алтайэнерго» участвовал в первом туре выборов, набрав 4,3 процента, то есть больше всех из кандидатов- аутсайдеров. В его программе содержалось обещание удешевить затраты на электроэнергию в крае. Каким образом? Стоимость киловатт-часа была – 80 копеек. Но есть разные зоны транзитных путей электроэнергии. Если край будет переключен на другую зону, это означает сокращение себестоимости киловатт-часа на 20 процентов. Вот почему так важно, утверждал Асеев, кого из двух кандидатов поддержит Шабалин. И тот из кандидатов, который сумеет перетянуть на свою сторону этого влиятельного администратора, пообещав ему серьезный пост в случае своей победы, сможет использовать энергетический козырь в предвыборной игре.
Сумел Евдокимов, ибо он, буквально, несколько дней спустя после заседания дискуссионного клуба, выступая в городе Яровое, заявил избирателям: «В Алтайском крае неоправданно высокие тарифы на электроэнергию. Я могу сделать так, что они снизятся на двадцать процентов».
А на самом исходе марта в Барнаул прибыл «король черного пиара» Алексей Кошмаров, о демонической славе и политтехнологических изобретениях которого мы писали выше. То-то переполоху было! Суриковцы открестились от сотрудничества с ним и высказали уверенность, что он будет работать на Евдокимова. В его же штабе сообщили, что не могут сказать о факте включения Кошмарова в свой штат ни да, ни нет. Но это было уж слишком круто, запахло скандалом. Пришлось отмежевываться от этого олицетворения «черного пиара». В открытом письме, опубликованном на сайте Евдокимова его штабом, всякие попытки приписать им сотрудничество с Кошмаровым называли «глупой брехней». И далее все в таком же базарном духе – «брехунки», «тупые пиарщики из «Николло-М», «понты», «господа лгунишки» и т.д. Все это говорило о предельной, до нервных срывов, до бытовой ругани накаленности страстей.
Но чем ближе было 5 апреля тем больше «маразм крепчал».
В этом навороте фактов мелькнул вдруг и такой, который с одной стороны говорил о нервном срыве евдокимовской команды, а с другой, если воспринимать его сегодняшними глазами, поражал своим пророческим трагизмом. 27 марта Евдокимов, будучи на встрече с избирателями в Доме культуры Михайловского района, обратился к начальнику райотдела внутренних дел с просьбой выделить ему милицейское сопровождение в пути следования до Рубцовска, так как к его водителю возле Дома культуры подъехала белая «Тойота», шофер которой сообщил об угрозе физической расправы в пути следования кортежа в Рубцовск. Потом в штабе сообщили, что угроза оказалась ложной. Но провидеть бы на полтора года вперед! Снятое сопровождение… «Тойота»… страшная гибель на дороге. И говорят в день гибели Евдокимова одолевали мрачные предчувствия. Какие мистические совпадения!
Угроза физической расправы оказалась ложной. А вот задержание 29 марта алтайской милицией двух грузовиков, которые везли листовки для штаба Евдокимова, это было правдой. Артиста и раньше, как говорится, зажимали. Все-таки власть-то была суриковская. Всякие фокусы выкидывались: то перед студентами выступить не дадут под непонятно каким предлогом, то сообщат в клуб, в который он едет выступать, что встреча не состоится, и зал окажется пуст… Но задерживать два грузовика с печатной продукцией, перевозимой из Красноярского края под предлогом поиска наркотиков… Это уж был нервный срыв суриковской команды. Ясное дело, что никаких наркотиков в машинах не обнаружили, а полмиллиона листовок с красноречивыми названиями – «Алтайбаши», «Доброе сохраним!», «Поговорим, мужики», «Приглашение на голосование» – нашли и задерживали столько, сколько могли.
Размен фигур. 1апреля Евдокимов делает свой сильный ход. Его штаб распространил заявление в поддержку артиста бывшего кандидата в президенты, лидера Аграрной партии Николая Харитонова.
Это выступление было результатом интриги, затеянной «старым хитрым колхозником» Назарчуком. Дело в том, что одновременно с первым туром губернаторских выборов происходили выборы в Краевой совет народных депутатов, в котором Назарчук правил, опираясь на группу левых депутатов. Единороссы же, стремясь поставить на это место своего человека, пообещали действовавшему губернатору свою предвыборную поддержку, взамен которой Суриков после победы поможет им забрать пост председателя КСНД. И тогда Назарчук делает ответный ход – делая ставку на Евдокимова, обеспечивает ему поддержку своего давнего коллеги по Аграрной партии Харитонова. Конечно, он рисковал, ставя на Евдокимова. Но «трус не играет в хоккей».
В своем Обращении к жителям Алтайского края Харитонов давал картину ужасного положения, в котором находится регион. Большинство сельских хозяйств развалились, крестьяне кормятся с огорода, промышленность – фактически на грани распада, действующие градообразующие предприятия можно перечислить по пальцам. В то время как настоящие патриоты пытаются любыми способами спасти материальное достояние Алтая, его расхищают, продают, разбазаривают. И что же увидел Харитонов, прибыв в регион? Вместо латания дыр в хозяйстве, огромные деньги уходят на агрессивную рекламную кампанию действующего губернатора. Такого, пишет лидер аграрной партии, никогда бы себе не позволил Михаил Сергеевич Евдокимов. Настоящий деревенский хозяин, он болеет душой за каждого обманутого крестьянина, за каждого фермера, которому пришлось за бесценок продать урожай. Евдокимов – человек честный и порядочный. Он новый для местной политической элиты, поэтому не связан ни с региональными олигархами, ни с московскими никакими обязательствами. Видимо, потому Евдокимов так страшен для некоторых защитников нечистых доходов. Он возглавит Алтай и поднимет сельское хозяйство до былого советского уровня. Лучшей кандидатуры губернатора не найти.
Вот такое, составленное в лучших отечественных традициях популистской классики выступление. В тот же день последовал ответный ход. Лидер алтайских единороссов, депутат Госдумы Леонид Хвоинский сделал заявление от имени своей партии, поддерживающей Сурикова. Лексика здесь также была характерная. «Сегодня на выборах губернатора окончательно сорваны все маски. Вы помните, главным противником Владимира Путина на выборах президента был Николай Харитонов. Он сегодня олицетворяет все силы, которые противостоят Владимиру Путину. И именно к нему обратились за поддержкой политтехнологи, стоящие за Михаилом Евдокимовым. Сейчас четко обозначился водораздел. С одной стороны Владимир Путин и Александр Суриков, с другой стороны им противостоят Николай Харитонов и Михаил Евдокимов. Именно по этой линии будет происходить голосование избирателей Алтайского края».
Любопытно, как комментировали это заявление на интернет-форумах. «Забыли добавить «все силы зла»… И какой тонкий ход: против Сурикова, значит против Путина. Действительно, день дураков по полной программе (имеется ввиду 1 апреля, когда было распространено это заявление – М.Р.-З.). Что у одних, что у других крышу сносит».
«Да не воспринимайте вы всерьез этот бред от Хвоинского. Сегодня же 1 апреля. Он просто неудачно пошутил в неудачном месте».
Но шутки шутками, а того же 1 апреля в кабинете Сурикова раздался звонок Путина после чего губернатор вылетел в Москву на встречу с президентом. Агентство «Амител» распространило информацию об этом звонке и о пятиминутном разговоре по телефону об избирательной кампании и текущих проблемах региона, на что интернет-форум откликнулся так: «Все, прям, по минутам, в стиле товарищ Сталин позвонил, все встали, отрапортовали, товарищ Сталин пожелал успешной работы. Ясно, кого любит товарищ Сталин». Язвительности Господину Народу было не занимать.
Уже 2 апреля вечерние «Вести» РТР давали репортаж из Кремля о приеме Путиным Сурикова и полпреда по Сибирскому федеральному округу Леонида Драчевского. Губернатор рассказывал о перспективах газификации края, Драчевский отмечал наличие в регионе «мощного поступательного движения», а также о том, что Алтайский край готов не только удвоить ВВП до 2010 года, но даже и превзойти эти показатели. Откуда возникнет такой рост, если за последние шесть лет валовый продукт в крае вырос на 29 процентов, речи не шло.
Потом Суриков давал интервью по поводу этой встречи телерадиокомпании «Алтай», где говорил, что с президентом он обсуждал также проблемы посевной, борьбы с бедностью, социальные программы. О выборах не упоминалось, но комментатор телевидения сообщил, что Путин пожелал Сурикову успехов на выборах.
Получалось, что размен фигур не в пользу Евдокимова. Путин не мог, разумеется, впрямую декларировать свою поддержку действующему губернатору или разливаться в популистских речах, как это делал Харитонов, но прием за три дня до выборов, означал явный жест в пользу Сурикова, явное его признание в качестве губернатора. Был ли тот мифический разговор в бане в Верхобском и что там мог сказать президент Евдокимову, теперь это уже не имело значения. Путин высказался за Сурикова. Но решение-то в то время еще было за избирателем. И избиратель взвешивал, решал, за кого ему голосвать.
Господин Народ. Все в тот же первоапрельский день состоялись радиодебаты претендентов, первый тур которых Евдокимов за неделю до того пропустил. Суриков выбрасывал последние козыри – обещал за четыре года своего нового срока вдвое увеличить уровень зарплаты в крае, сократить почти на треть число жителей, проживающих ниже уровня бедности. Евдокимов гнул свое: напирал на высокий моральный потенциал как свой, так и своей команды.
Господин Народ комментировал: «Дебатов не получилось. Сан Саныч отвел дежурный номер, а у Мишани интеллект на уровне его сценических героев».
Другой участник форума агентства «Банкфакс», представившийся как Андрей, закатил целую речугу с анализом экономической ситуации в крае. «А так ли страшен Суриков, как его малюют? Если честно, кто-нибудь из вас знает, как весело жить в нацреспубликах где-нибудь в Поволжье или на Кавказе? Да, край в заднице. Но эта задница была заложена задолго до Сурка. Спасибо надо сказать боссам 60-х – 80-х годов, которые вваливали в сельское хозяйство, забывая о промышленности и переработке. Неужели вы все думаете, что если бы было что на Алтае стоящего из того, что можно было бы поднять, это бы не подняли? Давно бы уже все работало. Только что?! Тут кроме кокса и хлеба и поднимать-то нечего. Реально на вещи смотрите… Моторный завод. А вы все прям так и спешите ездить на «Жигулях». Хренушки, все на иномарах хотите. Вот так и те, кто технику с моторами «Моторного» бы покупал, хотят на буржуйской технике кататься… Кто-то покупает обувь барнаульского производства из вас? А трикотаж? А хотите сумку из синтетического волокна? А кухонные комбайны «Алтай»? А телевизоры «Алтай» вместо «Панасоников»? Патриоты, блин!»
Андрею отвечает Алексей и Барнаула: «Когда начнут делать вещи не хуже, чем импортные-привозные, тогда и будем брать. Я себе не враг, чтобы каждую неделю бегать чинить «Алтай» или там еще какие поделки кружка «умелые ноги».
Но Алексей не унимается: «Во-во, свое нам не нужно. Обязательно что-то чужое. И при этом все хором орем: на фиг Сурикова! Он край развалил. А чего было разваливать, если мы сами давно уже развалились? Если этот развал был заложен еще при «совке»? Ну придет Миша, и что? Он тут нефть найдет? Он телевизоры на радиозаводе будет лучше делать? Он построит тут где-то ГЭС, чтобы электричество дешевле было? Что он может изменить? Дело не в том человеке, который будет руководить краем. Дело в том, что руководить-то тут нечем. Тут только есть, что спереть. Так что вся ваша смелость нападок на Сурикова яйца выеденного не стоит. Он не лучше и не хуже всех остальных губернаторов. Просто в Нижнем и Свердловске, например, промышленность обалденная еще со старых времен, а Тюмени и Томске – газ с нефтью. Но сатрапы там правят такие же. Тулеев, что ли, демократ обалденный? У него просто есть, с чего налоги (и прочий бакшиш) содрать (при советах заложили там заводы и взрыли недра шахтами). А в сущности ни фига хорошего и от Миши тут не дождешься. Потому что вы, Алексей, все равно ничего местного покупать не захотите. И инвесторы вряд ли захотят, кроме того, что и без них неплохо работает (типа пивзавода или коксохима)».
В этой полемике интересны не только попытки анализа экономики края и причин ее кризисного состояния, но и сами выражения, сочность и народность речений. Вообще надо сказать, что интернет-форумы дают возможности не только свободы самовыражения и мышления, но и лексической игры. Причем язык улицы, зоны, молодежной тусовки используется подчас людьми вполне интеллектуально развитыми.
В развернувшемся на форуме «Банкфакса» споре об использовании административного ресурса один из полемистов, все тот же Андрей заявил, что и в Америке с ее двухсотлетней демократией им всегда пользовались. «Прикиньте, – пишет он, – как там в Америке в XVIII веке, на заре демократии (а у нас именно, что заря, чуть-чуть из-за горизонта лучик показался) этим ресурсом пользовались. Да про какую зарю мы говорим, там весь XIX, да и весь XX век все это было».
Теперь посмотрите, что и как (главное как!) ему отвечает человек, подписывающийся «Bratka из города Барнаул» (уже в самом этом Bratka, написанном латиницей – игра). «Андрюфан! Ты сам-то понял чё тута прописал? Какой на фиг адмресурс в XVIII веке в Штатах? А в XIX такой случай был известен всего один. В 1876 году, во время избрания Раттефорда Хейса. И то – все по закону сделали».
Подумайте, человек, который подписывается Bratka и обращается к оппоненту «Андрюфан», пишет «чё тута прописал», знает американскую политическую историю на уровне университетского профессора!
Последний залп. Ну да ладно. Пока народ спорит, демонстрируя свою эрудицию и политическое мышление, избирательные штабы действуют. Последним залпом, последней акцией в ходе предвыборного противостояния была высадка в Барнауле за два дня до второго тура выборов таинственного десанта в составе пятисот наблюдателей из Москвы. Три чартерных самолета приземлились в полдень 3 апреля в барнаульском аэропорту. Из них высадились подтянутые, как правило, довольно молодые люди с хорошей выправкой одетые в довольно дорогие костюмы. Милиция опознала в них военнослужащих, отставных и действующих сотрудников спецслужб, курсантов военных учебных заведений. Группа была разбита на подразделения с командирами во главе. Кто они, что они, зачем прилетели? В штабе Сурикова заявили прессе, что это провокаторы, призванные осуществить ряд акций по срыву или фальсификации выборов. Сотрудники штаба Евдокимова называли прибывших «независимыми наблюдателями», но на вопросы о связи с «десантниками» отвечать отказывались, хотя некоторые их коллеги встречали десант.
Но власть не дремала. Сначала прилетевших не выпускали из самолетов под предлогом, что один из них якобы заминирован. Потом выпустили в аэропорт и предложили командирам групп удостоверить личности свои и своих подчиненных. По словам милиции у большинства прибывших удостоверений наблюдателей не оказалось. Потом начались таможенные проверки, исследования на детекторе лжи. Штаб Евдокимова по-прежнему открещивался от гостей. Срочно собралась антитеррористическая комиссия, которая санкционировала требование к гостям возвращаться в Москву. В конце концов, просидев около суток в аэропорту, они погрузились в свои самолеты и улетели обратно.
Так эта история и оказалась покрыта покровом тайны. Кто послал, кто оплатил, кто нанял этих пятьсот молодцов, какие инструкции давались? Если исходить из принципа «кому это выгодно», то – Евдокимову. Но какие силы стояли за ним, силы, способные нанять три самолета и оплатить визит пятисот мужиков – это так и осталось неизвестным. За два дня до выборов некому да и некогда было выяснять, а уж после выборов – тем более.
Впрочем, по набору грязных избирательных технологий Алтай отнюдь не выделялся среди других регионов России. Это подтвердили члены Центральной избирательной комиссии, прибывшие в Барнаул 2 апреля для наблюдения за вторым туром выборов. Отвечая на вопросы журналистов на эту тему, член ЦИК Владимир Лысенко сказал: «То, что вас так удивляет, для нас – обычная практика. Недавно прошли выборы в Рязанской и Архангельской областях и там двое из нас присутствовали. Так по сравнению с этими областями Алтайский край ничем не выделяется… Кроме того в Рязани, например, использовался более богатый набор грязных технологий, чем у вас. Но черным «эталоном» по-прежнему остается Екатеринбург. К чести ваших правоохранительных органов на Алтае не самая страшная ситуация».
Журналистам оставалось только воображать, что же происходило в Рязани и Екатеринбурге, какие там ягодки были, если здесь, по мнению ЦИКа – цветочки.
Несмотря ни на что. Несколько дней спустя, тот же Лысенко, подводя итоги алтайских выборов, заявил, что они прошли без серьезных нарушений, «повторное голосование носило свободный характер», результаты его не могут быть подвержены сомнению. А результаты эти были таковы. За Евдокимова проголосовали 49,5 процента избирателей, что составляло 532 тысячи голосов. За Сурикова – 46,3 – 532 тысячи. Таким образом, несмотря на то, что действовавшего губернатора поддерживали все главные партии – от «Яблока» до «Единой России» – и сам президент, несмотря на усилия московских пиарщиков, на все предвыборные обещания Сурикова, на все попытки дискредитировать Евдокимова и на неопределенность его программы и смутность обещаний, он победил на волне протеста против старой власти. Как и в первом туре за него проголосовали почти все алтайские города, а среди сельских районов – предгорная зона, немецкие поселения. Сурикова же поддержали преимущественно районы степной сельской зоны.
Газета Константина Емешина «Новая жизнь Алтая» так комментировала итоги выборов: «На Алтае наступила новая жизнь. Мы не знаем – лучше это или хуже, но уж точно новая. Избрание Сурикова сулило нам только путь в болото. Избрание Евдокимова дает шанс на три пути. 1. Если М.С. не сумеет совладать с действующей бюрократией, то – болото. 2. Привезет команду заезжих безответственных гастролеров, то вероятна пропасть. 3-й путь – восстановление гражданского общества на Алтае. А уж этот путь зависит от нас с вами, жители края».
Надежды, пророчества, попытки заглянуть в будущее, радость с горечью пополам – как это характерно для России. Восемь лет назад Суриков точно также победил своего предшественника Льва Коршунова с отрывом в три процента голосов. Тогда его поддерживали левые – коммунисты, аграрии. В крае ощущалась усталость от «разгула демократии», хотелось твердой руки, властвования реального политика, вышедшего из советской элиты. И тоже были надежды, попытки заглянуть в будущее…
А Господин Народ аплодировал, гневался, иронизировал, рассуждал.
Ученица из города Барнаул; «Ура-а-а-а! Мишка победил! Наконец-то нормальный человек у нас будет!»
Консерватор: «Теперь в нашем крае будет полный «Аншлаг». Обхохочемся…» Сергей из города Заринск: «Я в шоке! О чем мы думали, когда выбирали?»
Интересен комментарий Евгения из Барнаула: «В Барнауле проголосовали за Евдокимова, а деревня больше дала Сурикову. Неужели в Барнауле народ настолько глупый, что не понимает – не в Сурикове было дело. Дело было как раз в том, что Саныча как раз и избрали, чтобы предотвратить полный крах края после Коршунова, который теперь целует Евдокимова. А то, что Барнаул стал жить хуже с точки зрения бюджета, понять еще проще. Путин, чтобы нагнуть региональную власть не только поставил семь сатрапов, но и ограбил местные бюджеты, переведя львиную долю налоговых поступлений в центр. Теперь главный бюджет страны в профиците, а местные – в заднице. Барнаул, собирай он налоги на свои нужды по старой схеме, оставался бы городом-донором и дальше. На себя бы зарабатывал и еще краю бы отстегивал. А теперь Барнаул стал просить у края, который сам просил у Москвы. Вот и вся незадача… А что было Шурику поднимать? Вы географию края не поленитесь проштудировать. Как у нас тут не хотели нормальной промышленности первые секретари. Умные, блин, а дальше телевизора с пьяными ролями Миши носа не сунете».
Андрей Блем: «Сегодня начальник одного из отделов администрации края в телефонном разговоре о соболезновании по итогам выборов: «Да вы что, мы ждали этого тринадцать лет». Те, кто еще вчера называл Евдокимова шаманом, сегодня льют помои на его предшественника. Вот оно результат нашего протестного голосования: все наше чиновничество и так называемая «элита» залижет и нового губернатора. Спасибо Сурикову, что не было фальсификации выборов».
Эта последняя фраза особенно многозначительна. Оно и в самом деле: мог ведь губернатор и фальсифицировать выборы, и опротестовать их результаты, и многое еще чего мог в предвыборный-то период пока власть была у него. Но смирился, признал поражение, отдал бразды правления. Что ж, говорит Андрей Блем, видимо, привыкший к политическим нравам нашего отечества, честь ему за это и хвала.
Что же касается того, что «так называемая “элита“ залижет нового губернатора», то в этом отношении характерно Обращение кандидата на губернаторскую должность, депутата Госдумы Владимира Семенова к жителям Алтайского края. Итоги выборов, говорит Семенов, это «глоток свежего воздуха для всей России» и далее восклицает: «Диктатор повержен! Авторитарный режим коррумпированной насквозь власти, долгие годы возглавляемой известно кем (даже имя этого злочастного диктатора не хочет произносить всуе наш оратор – М.Р.-З.), пал под неудержимым напором недовольства широких масс…Мы поздравляем Михаила Евдокимова с заслуженной победой на выборах. В отличие от многих скептиков и циников мы твердо верили в нее, потому что точно знали: простые труженики-алтайцы, рабочие и крестьяне, интеллигенция и бизнес-сообщество, как и все здравомыслящие люди в селах и городах отдадут свои голоса за Евдокимова не как за известного артиста театра и кино, не как за признанного и популярнейшего мастера эстрады, а как за человека дела, с именем которого большинство избирателей связывают сейчас надежды на социально-экономическое возрождение края, движение алтайского общества вперед, к новой и лучшей жизни».
Ну, каково красноречие, каков обличительный пафос, каков восторг по поводу появления нового начальника! Салтыков-Щедрин отдыхает. А в завершение вот что: «Команда бывшего кандидата в губернаторы Владимира Семенова (это он о себе в третьем лице – М.Р.-З.), которая всю предвыборную кампанию находилась на передовом рубеже борьбы с «волкодавом», готова к сотрудничеству с новым руководством, как готовы к нему все, кто хочет мира и покоя, благополучия и процветания благодатной земле Алтайского края и ее славным людям».
Хорош заключительный аккорд. Не забудьте про нас, дорогой Михаил Сергеевич, готовы служить.
Первые дни после победы. А у самого Михаила Сергеевича в эти апрельские дни забот полон рот. Надо делать первые назначения, являть себя общественности, наметить направления своей политики, соответствующей обостренным ожиданиям, на которые надо хоть как-то отвечать.
Первое назначение было естественное и всем понятное – вице-губернатором в новом составе администрации края стал руководитель избирательного штаба Николай Ермолов. А 6 апреля на первой же своей пресс-конференции Евдокимов заявил, что оставляет в своей команде суриковского зама по сельскому хозяйству Александра Куфаева: «Косить никто никого не собирается». Были даны и кое-какие социальные авансы. В крае предполагается ввести региональную доплату к федеральным пенсиям, как это делается в некоторых крупных регионах и, в частности, в Москве (там она называеется «лужковская надбавка»). Другой больной вопрос – ввоз на Алтай ядерных и химических отходов, который, как заявил новый губернатор, надо срочно приостановить. Речь шла о падении на территорию края отработанных ступеней космических аппаратов, запускаемых с космодрома Байконур, а также о переработке в Бийске в федеральном научно-производственном центре «Алтай» уничтожаемых ракет.
Что касается личных планов, то здесь Евдокимов сообщил, что со сценической деятельностью ему придется пока расстаться и, естественно, переехать в Барнаул. Но это ненадолго, так как по глубокому убеждению нового хозяина края губернаторский пост нельзя занимать более двух сроков, и это ограничение он намерен закрепить в региональном законодательстве.
И еще один многозначительный пассаж был в евдокимовском выступлении на пресс-конференции. Он выразил обеспокоенность конфликтом между группами депутатов в крайсовете нового состава (парламентские выборы на Алтае состоялись одновременно с первым туром губернаторских) и заявил, что хочет заняться примирением. Журналисты прекрасно понимали, что стоит за этим миротворческим порывом нового губернатора. Дело в том, что единороссы в местном парламенте дважды срывали сессию Краевого совета, дожидаясь победы Сурикова и обещанной им поддержки в смене председателя. Но теперь их надежды становились тщетными. И Евдокимов, выполняя обещание, данное Назарчуку в обмен на поддержку Харитонова, должен был обеспечить «старому хитрому колхознику» сохранение его поста. Сказано – сделано. Через неделю после этой пресс-конференции Александр Григорьевич был избран председателем КСНД, набрав в свою поддержку 36 голосов из 61.
Месяцы спустя, в разгар войны с региональным парламентом Евдокимов не раз с какой-то детской обидой и недоумением будет говорить о Назарчуке: «Как же так, ведь я его поддержал на выборах в председатели… Ну, как же так…» А вот так. Как говаривал Черчиль: «У Англии не бывает постоянных союзников, а только постоянные интересы». Для Назарчука да и для Сурикова, как для всякого профессионального политика, этот принцип был аксиомой. Их многолетний тандем развалился в одно касание, и Назарчук не удержался, чтобы не поплясать над поверженным бывшим союзником. Комментируя губернаторские выборы, он говорил агентству «Regnum»: «Проигрыш Сурикова – это результат его пренебрежительного отношения к левым силам, его слишком тесных объятий с «Единой Россией»… Ведь Суриков пришел во власть на волне борьбы с демократами, с перестройщиками. Сначала он пришел в Краевой совет. Потом на волне борьбы депутатов с исполнительной властью, которую тогда представляли губернаторы Рафикешт и Коршунов, стал главой региона. У жителей Алтайского края Суриков всегда ассоциировался как представитель левых сил. Я считаю, что основная его ошибка в том, что он хотел на двух стульях сидеть». И далее уже как отец-попечитель края, заинтересованный в том, чтобы море взбаламученных страстей как можно скорее успокоилось: «Ко мне приезжают руководители районов, спрашивают: «Александр Григорьевич, у нас в районе много проголосовало за Сурикова, будет ли какая-то на это реакция?» Я сказал: «Выборы закончились, каждый разумный человек теперь должен думать не о том, кто как голосовал, а о том, что мы должны сделать. Сегодня край срочно нуждается в том, чтобы и представительная, и исполнительная власть были сформированы, на дворе весна, благополучие Алтайского края во многом зависит от того, как сработает агропромышленный комплекс». Иными словами – забыть о выборах надо, и скорее – пахать-сеять, за дело браться. Помитинговали и будет.
Инаугурация. 14 апреля с утра вокруг Барнаульского театра драмы – оцепление. Прохожие идут мимо милицейских кордонов кто с добродушной, кто с иронической улыбкой – ну как же, как же, понятно, знаем – праздник местного розлива – Мишаня официально в должность вступает – инаугурация.
Слово трудное, заграничное, кто пообразованнее может и в словарь заглянуть – от латинского inauguro – «посвящаю» – «торжественная процедура вступления в должность главы государства». Вроде как коронация. Только вместо миропомазания высшим церковным иерархом вручение председателем краевого ЦИКа Ольгой Агафоновой губернаторского удостоверения. Но еше и присяга служить верно и честно. Поздравления от соседних властителей. Знать местная (под тысячу человек собралось в театре), аплодирует, приветствует, заверяет в преданности, словно и забыв о вчерашних раздорах, о клятвах верности предыдущему хозяину. Вон на последовавшем вслед за официальной частью банкете протискивается с рюмкой в руках к инаугуранту милицейский генерал Владимир Вальков – чокнуться, поздравить, доброе слово сказать, словно это и не его люди по его приказу две недели назад задерживали неподалеку от Заринска грузовики с евдокимовскими листовками. Но что теперь об этом вспоминать. Как говорится в современных фильмах о мафии – «Ничего личного – бизнес».
А сам наш герой в этот свой звездный час (это потом наступят будни, политические свары, обиды, а пока – триумф, радость победы) и речи говорит умные, взвешенные о необходимости «развивать производство, исторически и экономически приспособленное к условиям нашего края», о том, что краю нужны «честные, энергичные хозяйственники-патриоты» (каждое его слово тут же толкуется в поисках подтекстов аудиторией, привыкшей угадывать мысли и намерения начальников, искать тайные смыслы в их речах), да и расхаживает с рюмкой по залу, подходя к кому надо и чокаясь, с кем надо, как и положено радушному хозяину.
Вот они втроем стоят с рюмками водки «Алтай» – новый губернатор, Лапшин Михаил Иванович, президент республики Алтай, которую и соседней даже не назовешь, так долго была она частью неотъемлемой края (об обратном воссоединении – мечте всех алтайских губернаторов – лучше не заговаривать, не сыпать соль на раны Михаила Ивановича) да Назарчук, пока еще первый друг и союзник евдокимовский. Чокаются, улыбаются задушевно – два старых агрария – основателя этой партии да неофит Евдокимов, тоже по духу своему и происхождению сельский человек.
Вон как по замечаниям наблюдателей прорывались в его речи нотки приверженности к традиционным сельским методам хозяйствования, так что даже у некоторых ассоциации с учением Чаянова, этого теоретика семейного крестьянского хозяйства, появлялись. Но иди-пойми, насколько у него это искренне, ведь он артист да и заготовки к речам ему, поди, командой пишутся.
Но собравшихся на инаугурацию волнует не только, что сказал новый хозяин края, но и то, кто приехал на торжество, а еще больше – кто не приехал. Поговаривали, что Сам может прибыть, спустившись с кремлевских высот, как когда-то приезжал в Верхнеобское – париться да пельмени кушать. Вот и тут, мнилось, уж коль скоро выиграл не поддержанный им Суриков, так лучше бы сделать хорошую мину при плохой игре и санкционировать своим визитом выбор народный. Нет, не только Сам не прибыл, но и полпред президента по Сибирскому округу не почтил своим присутствием торжество, а прислал зама Анатолия Щербинина. Не было и Амана Тулеева, и даже как будто поздравление от его имени не зачитывалось. Тоже знак нескладывающихся отношений. Зато среди тех, кто был, оказался Леонид Гозман, член правления РАО ЕЭС, отвечающий за политические проекты Чубайса. Он, когда выступал, обратив внимание на то, что в крае работает один из лучших директоров РАО Сергей Шебалин, тут, как говорил классик, «по большевикам прошло рыданье». Так стало быть все-таки Чубайс – шепотком пошло, стало быть его люди спонсировали второй этап евдокимовской кампании. Но опять же, как говорится, со свечкой никто не стоял.
Правда, тревога, которую ощутил зал, на минуточку подумавший, что новый губернатор пытается их усадить в одну лодку с Чубайсом, сменилось радостным умилением, возникшим когда тот же губернатор в ответ на исполнение песен своим другом-композитором решил спеть сам. О чем он пел? Слышавшие излагали смутно – что-то про Алтай, Барнаул, про то, как хорошо пропустить рюмочку «Почтенной»… Тут уж единым выдохом ощущалось: «Свой, родной…»
Вот так оно и гулялось – речи и песни, подарки и тосты… Инаугурация.

«Кадры в эпоху реконструкции решают все». Однако надо было приступать к делу, взваливать на себя ношу, которая не столь сладка, сколь тягостна. Праздники и победные пляски позади, край принадлежит тебе, власть полная, пока не умеряемая ни интригами внизу, ни одергивающими окриками сверху. Так правь, Михаил Сергеевич, дорогой ты наш народный губернатор, благодетельствуй вверенный тебе народ, выполняй обещанное.
А на дворе – весна, которая напоминает не о пробуждении природы, а о севе, паводках и прочих проблемах и бедах.
Первый же выезд в люди – в поселок Лебяжку, затопленный талой водой. В зеленой униформе министерства по чрезвычайным ситуациям, в сопровождении разного рода начальников и журналистов осматривал залитые водой поля, дома, хозпостройки, беседовал с жителями и даже совет местной службе МЧС дал – установить на вертолет лебедку – людей из затопленных домов вытаскивать.
А на обратном пути – заезд в издательский дом «Алтапресс» с визитом мира, где провел импровизированную пресс-конференцию. Это было мудро. Издания «Алтапресс» явно поддерживали Сурикова во время избирательной кампании. И теперь новый губернатор показывал, что сердца он на журналистов не держит, и готов к сотрудничеству.
Но все это были пустяки, обычные популистские демонстративные шаги… Главное, что предстояло делать нашему герою – формировать команду. И тут призадумаешься. К тому, кто войдет в эту команду, было приковано внимание не только элиты края, но и Кремля, президентского полпредства в Сибирском округе.
Полпред Леонид Драчевский, прибыв в Барнаул, обсуждал с губернатором текущие вопросы – сев, половодье, – но и прежде всего с особым вниманием – кадровую политику. По словам Евдокимова разговор был задушевный, в ходе которого размышляли, какие требования надо предъявлять к членам команды. Сформулировали так: чтобы профессионалы были и «честные, чистые в прошлой жизни».
Насчет чистоты в прошлой жизни говорилось неспроста. Когда речь шла о Ермолове, Борматове и Поминове – первыми назначенными вице-губернаторами, то здесь все было в порядке, к ним претензий не было, а вот с Баклицким и Зубковым дело обстояло сложнее.
Но сначала о первых трех. И Ермолов, и Борматов, уже во время избирательной кампании показали себя людьми вполне корректными, со взвешенным подходом к делу. Первый, как говорилось выше – отставной военный с двумя высшими образованиями, с опытом административной работы в мэрии Краснодара. За вторым стоял опыт правоохранительной деятельности в Новосибирске и там же – достаточно чистого бизнеса – создания мясоперерабатывающего производства. Александр Поминов – в советские времена журналист (газета «Труд», Гостелерадио), а затем – член правления Аграрной партии, став представителем краевой администрации в Москве в ранге вице-губернатора, воспринимался как достаточно энергичный лоббист края, каковым ему, собственно, и положено было быть. Ермолов же должен был взять на себя руководство аппаратом администрации и кадры, а Борматов – оперативные вопросы, становясь, в сущности, первым замом Евдокимова.
Но имелся еще Леонид Баклицкий, полковник Баклицкий, как и Ермолов, обладавший букетом высших образований (военное радиотехническое училище, академия ПВО, Кубанский университет), делавший сначала успешную военную карьеру (командир радиотехнической бригады, начальник учебного центра ПВО в Ейске), затем гражданскую, административную (мэр Ейска, краснодарский вице-губернатор, начальник управления полпредства президента по Южному округу), и теперь, после всяких конфликтов и подковерных игр на Кубани, высадившийся на Алтае, где он играл весьма видную роль в окружении Евдокимова. Он производил впечатление человека сильного, достаточно компетентного и жесткого в решениях и отношениях с людьми.
В первые послевыборные дни, формально не занимая никакой должности, а рекомендуясь то советником, то помощником губернатора, Баклицкий вроде бы принимал в свои руки бразды правления: раздавал поручения чиновникам, вызывал к себе (кабинет в Голубом доме у него появился сразу же) руководителей комитетов и отделов администрации, знакомился с журналистами. Потом вдруг исчез из Барнаула, потом снова появился и снова командовал, принимал просителей, что-то объяснял в затопленном райцентре Тальменка московским спасателям, которые принимали его едва ли не за губернатора.
Слухи о назначении его вице-губернатором ходили весь апрель, но что-то все тянулось, не складывалось. Что? У всезнающего регионального экспертного сообщества имелась своя версия. Против Баклицкого в бытность его «серым кардиналом» Краснодарской краевой администрации были возбуждены два впоследствии прекращенных уголовных дела. Инкриминировалось получение взятки, злоупотребление должностными полномочиями, нецелевое расходование бюджетных средств, лоббирование интересов коммерческих структур.
Этот шлейф слухов и нелестных аттестаций, который сопровождал человека, претендовавшего на одну из ключевых должностей в крае, не мог не тревожить местную элиту и вместе с тем объяснял причину задержки назначения. Считалось, что Евдокимову приходилось преодолевать сопротивление верхов – то ли администрации президента, то ли сибирского полпредства, – не воспринимавших эту фигуру.
Но не только Кубань поставляла своих выдвиженцев на алтайский Олимп. Вдруг в деятельности администрации начинал принимать участие, причем явно с правами чиновника высшего ранга, человек по имени Сергей Тен с биографией причудливой и, казалось бы, весьма далекой от сибирских дел и интересов. Это был сравнительно молодой, 37-летний кореец из Киргизии, возглавлявший в Москве какой-то российско-швейцарский торговый дом, а потом, подвизавшийся в Ростове-на-Дону на ниве торговли нефтепродуктами, в игровом, туристическом бизнесе и к тому занимавший довольно высокую общественную позицию – председателя Совета федеральной национально-культурной автономии российских корейцев.
Естественно, что появление каждой новой фигуры на алтайском небосклоне активно комментировалось на интернет-форумах. И когда один из участников обсуждения задался вопросом: «Зачем удачливому бизнесмену и лидеру корейской общины становиться чиновником в сибирском регионе?», другой участник ответил просто и кратко: «Очевидно, чтобы стать еще более удачливым бизнесменом».
Все это был народ пришлый, от которого суриковская предвыборная пропаганда предостерегала: «Остановить нашествие». Но и кое-кто из местных претендентов тоже не вселял радости. Вместо ожидаемого прихода в команду Евдокимова генерального директора «Алтайэнерго» Сергея Шабалина, замаячила фигура одного из его предшественников Владимира Зубкова, чья репутация была такова, что отнести его к людям «честным и чистым в прошлой жизни» было затруднительно.
Тем не менее, 28 апреля появилось официальное сообщение о назначении в дополнение к трем уже действующим вице-губернаторам – Борматову, Ермолову и Поминову – еще четырех. Зубкову отдали промышленность, строительство, энергетику, Баклицкому – чрезвычайные ситуации, массовые коммуникации, взаимодействие с общественными организациями, Тену – экономическую и инвестиционную политику и Сергею Химочке (человеку местному, алтайскому, руководившему в прежней администрации комитетом по образованию) – социальные вопросы.
Но этого мало. Вдобавок к вице-губернаторам и замам создали еще институт общественных советников главы администрации – своего рода комиссаров, приданных командирам отраслей. Зачем такое нововведение? У Сурикова никаких общественных советников не было. В подписанном Евдокимовым постановлении говорилось: «Задача института – привлечение населения к участию в управлении и учет его мнения при принятии и реализации решений органов власти».
Такой вот шаг на пути к созданию гражданского общества. Тут бы Константину Емешину и другим алтайским защитникам демократии аплодировать да радоваться. Но особой радости они не проявляли. Тот же Емешин, который не мог не откликнуться на создание нового института, писал: «Советник это лишь советник. Во-вторых, это на общественных началах. В-третьих, их можно назначить хоть сотню. И наконец они назначены сверху, а не делегированы общественностью. Кроме того, эти фамилии скорее всего проявили себя на ниве финансирования избирательной кампании».
Какие же фамилии имелись в виду? Одного из новых назначенцев на Алтае превосходно знали. Советником по финансовым вопросам стал Владимир Остроухов, председатель совета директоров «Форбанка», который не раз поддерживал политиков, стоявших в оппозиции к Сурикову. К трем другим приглядывались. Социально-экономический блок – Аркадий Осипов, продюсер разных эстрадно-вокальных звезд, руководитель общественных фондо, человек из столичного шоу-бизнеса. Проблемами охраны общественного порядка должен был заняться Анатолий Неросликов, выходец из спецслужб. И наконец координация вопросов топливно-энергетического комплекса и промышленности отдана Юрию Анцупову, дальневосточному бизнесмену по разговорам особо близкому Евдокимову.
Как формировалась такая разношерстная компания, откуда взялись эти люди, по какому принципу их брали в команду – можно было лишь строить догадки. И они строились. Считалось, что в расчет брались два фактора: личная близость к хозяину и расчет за поддержку на выборах.
Как бы там ни было, но команда была сформирована и, как говорится, – вперед и выше, за работу, товарищи. Как говаривал товарищ Сталин: «Кадры в эпоху реконструкции решают все».
«Как нам реорганизовать рабкрин». Между тем проблемы наплывали не хуже, чем талая вода в местных реках. Но там пытались предотвратить угрозу нового затопления срочным сооружением трубопровода, бомбовыми ударами по ледовым заторам на реках. Здесь же, когда на тебя наваливалось все суриковское наследие, все мучительные противоречия в отраслях, социальных слоях, аппаратных звеньях, здесь бомбовой удар не поможет, да и в камуфляжном костюме со свитой начальников не выйдешь как в Лебяжке перед народом, чтоб махнуть рукой да пообещать отдельное финансирование в бюджете края для ликвидации последствий наводнения. Здесь наводнение иного рода.
Главное богатство края – зерно – уходит как вода из горсти между пальцами. Площадь пашни на Алтае – пять миллионов гектаров – самая большая среди российских регионов. Более шестидесяти процентов ее – под зерновыми, в основном, яровой пшеницей. Весенний сев да осенняя уборка – главные моменты жизни края. И как пистолет у виска – вечная угроза срыва. Сеют все меньше, собирают тоже все меньше, урожайность все ниже. В 2003-м, последнем году своего царствования Суриков обещал Путину собрать четыре миллиона тонн зерна, почти на миллион меньше, чем в предыдущем году, но хоть четыре бы было. Так собрал лишь 3,2 миллиона.
На ходу, прямо во время сева, перехватил Евдокимов руль краевого корабля, а темп посевной падает, за всеми этими политическими играми, кадровыми раскладами, как-то не обращалось внимания на сельские дела – к началу мая засеяли всего восемь процентов площади. И уже краевое сельхозуправление сообщает: нормальный ход посевной сорван, упущенное не наверстаешь.
А тут краевой Агропромсоюз в двери стучит, просит, чтобы администрация помогла добиться в правительстве российском выделения средств на федеральные программы развития гарантированного зернового производства. Какие тут гарантии, когда деревня алтайская словно в состоянии анабиоза находится – ни посеять, ни собрать хлеб не может. Аграрный комитет краевого совета в свою очередь предлагает губернатору обратиться прямо к президенту с просьбой о кредите для погашения задолженности по зарплате на селе. Но прежде чем просить Москву о деньгах, надо же показать, что сами делаем. А сводка о срыве сева, конечно же, и наверх ушла.
На промышленном фронте свои дела. Алтайский союз предпринимателей, консолидирующий мелкий и средний бизнес, в котором по краю занято не много, не мало – 220 тысяч человек, – просит содействия в облегчении налогового бремени. Оно вроде бы и так несколько облегчилось с помощью федеральных властей, в результате чего мелкий бизнес за 2003 год дал в полтора раза больше налоговых поступлений. Теперь Союз считает необходимым добиваться снижения коэффициентов по единому социальному налогу и также стучится с этим в двери администрации.
Но, разумеется, не самому же Евдокимову заниматься такого рода проблемами. Есть начальник управления экономики и инвестиций в ранге вице-губернатора, опытный бизнесмен Сергей Тен. Он и отправляется на заседание Совета предпринимателей вроде бы для наведения мостов. Но никакого наведения мостов не получается. Коснувшись проблем налогообложения, Тен высказал мысль о необходимости распространения такового на продукцию личного подсобного хозяйства. Как же, мол, так – овощи на приусадебном огороде крестьянин выращивает, молоко от своей коровы получает, а налогов не платит. Мысль не новая, ее высказывал и Суриков, что отнюдь не прибавило ему популярности в народе, а самое главное вызывающая у людей старшего поколения ассоциации со сталинскими временами, когда каждое дерево в приусадебном саду, каждая курица-несушка обкладывалась налогом.
Всего этого вице-губернатор по своему молодому возрасту и, видимо, некой отдаленности от сельских дел и местных условий знать не мог. И его заявление в ответ на критику администрации старого состава, что уж он-то все знает, все понимает, воспринималось довольно иронически, ибо присутствующие были осведомлены: совсем недавно их высокий собеседник занимался на юге России игорным и туристическим бизнесом, что далековато от сибирских и тем более сельских проблем.
Ну, а в Союз промышленников Алтая, объединяющих представителей крупного бизнеса, отправился другой вице-губернатор Владимир Зубков в сопровождении своего «комиссара» советника губернатора по промышленности и энергетике Владимира Быстрова, человека никому не известного и выскочившего на алтайскую арену как чертик из табакерки. Он-то и озвучил предложение администрации о создании территориального холдинга, «в который должны войти на разных условиях и правах собственности все промышленные предприятия, банковская структура и органы власти».
Надо сказать, что присутствующие несколько прибалдели от всего услышанного от Быстрова. Они, конечно, понимали, откуда ноги растут. В Красноярском крае существует корпорация, в которую вошли несколько однопрофильных предприятий. Собрав в общую копилку свои средства да краевой бюджет им туда 35 миллионов долларов кинул в знак участия власти, они сообща решают, как и на какие общие цели эти средства расходовать. Но это ж Красноярск – край с огромными возможностями и к тому же в корпорацию вошли предприятия одного профиля с близкими целями. Здесь же, на Алтае местный бюджет не только 35 миллионов долларов, но пяти миллионов рублей не найдет на подобные цели да и речь идет о всех предприятиях. Эдакий своего рода совнархоз хрущевских времен.
По мнению же Быстрова такой холдинг будет способствовать как межрегиональной, так и международной конкуренции алтайских предприятий, а также их финансовому и техническому оздоровлению. А тут еще Зубков добавил к этой маниловщине рассуждения о требованиях, предъявляемых администрацией к промышленникам – собирать как можно больше налогов, привозить трансферты из центра, правильно формировать себестоимость продукции, делая ее прозрачной… Словом, было от чего почесать в затылке.
А неделю спустя председатель комитета по промышленности Михаил Стоянков (видимо, из старого состава краевой администрации) пооткровенничал с промышленниками, объясняя свое отношение к происходящему. «Промышленностью пришли управлять ребята, которые в этом ничего не понимают. Однако, есть у них одно ценное качество: как все бизнесмены они считают, что невыполнимых задач для них не бывает. Не так, дак этак, но своего добиться. Возможно, это нам поможет… Вот еще чего не могу понять, этой функции коллегии общественных советников губернатора. Сейчас этих советников уже больше десятка. Если они принимают решения, то и ответственность за свои решения должны нести. О предложении, которое озвучил один такой советник Владимир Быстров, могу сказать, что модель корпорации «Красноярский край», которую взяли за основу, выглядит совсем не так. Я много говорил с Зубковым по этому поводу… Что-либо подобное организовывать в Алтайском крае сейчас нет повода, нет денег». Но члены Совета промышленников и без Стоянкова понимали, что эта идея «как нам реорганизовать рабкрин» – полная чушь. Директор Барнаульского ликеро-водочного завода Роберт Пальталлер, так и спросил Зубкова и его советника: «Кто придумал такую чушь?» Ответа не последовало.
Когда же местные журналисты, естественно, возбужденные разговорами об этой экстравагантной идее – шутка ли, в начале XXI века предлагать в отдельном крае совнархоз хрущевского образца – начали дозваниваться в краевую администрацию, пытаясь связаться с господином Бытровым, им сказали, что сделать это невозможно, так как таковой господин своего кабинета в Голубом доме не имеет, телефон его неизвестен и вообще в последнее время его что-то не видно. Потом стали припоминать, что этот господин никому из говоривших с ним чиновников удостоверения советника не предъявлял и, похоже, формального статуса, несмотря на свое активное вмешательство в управление госсобственностью и промышленностью, не имеет.
Вот так вот оно и было: появился как чертик из табакерки, выдал сумасбродную идею, и исчез. А спустя несколько недель, исчез, ушел в отставку и его шеф – вице-губернатор Зубков.
Расплата по долгам. В начале мая на интернет-форуме Банкфакса, участники которого продолжали следить за действиями нового губернатора и его администрации и активно комментировать их, появилась такая реплика, подписанная именем Макс: «За месяц работы губернатора лично я хочу от него следующее: чтобы он сформировал дееспособную и авторитетную в крае команду, чтобы он сформулировал и озвучил убедительную программу своих действий на дальнейшее, чтобы он установил контакты и наметил стратегию взаимодействия с теми институтами гражданского общества, которые есть в регионе. Месяц это большой срок, целых два процента от его пребывания у власти. Что же сделано реально, наверное, видно всем, Команда набрана из жуликов, последние приличные люди в ней (Ермолов) стремительно теряют авторитет и влияние. Программа действий – вообще еще конь не валялся. Что же до гражданского общества, то ни одна его инициатива не оказалась востребованной, оно еще более старательно игнорируется, чем администрацией Сурикова».
Максу отвечает Владимир Кожин: «Два процента пройдено… С той скоростью, с какой вы хотите, только революции делаются или создаются, а затем рушатся финансовые пирамиды. Сейчас идет просто интенсивный сбор информации. Как таковая, объективная информация до Евдокимова отсутствовала. Была утеряна связь руководства с реальностью. Надо ведь вырабатывать эти механизмы и развивать их».
Но первые шаги евдокимовской администрации и в самом деле вызывали ощущение неуверенности. Тем не менее, действовать все-таки приходилось. Здесь, как на войне: стоять не месте нельзя – или отступать или наступать.
7 мая был подведен итог конкурса на поставку в край угля и мазута. При Сурикове список победителей обычно возглавляла фирма «Сибирьэнергоуглеснаб» (СУЭС), считавшаяся близкой к губернатору.Теперь этот список возглавила «Сибирская угольная энергетическая компания» (СУЭК). Речь шла о более чем миллионе тонн угля, оплачиваемого из краевого бюджета. И естественно, что такая смена фаворита породила разговоры о расплате по предвыборным долгам, мол, за новым победителем конкурса, интересы которого лоббировал Владимир Зубков, стоят кемеровские угольщики.
Разумеется, все было обставлено пристойно: исключение компании объяснялось тем, что она якобы поставляла некачественный уголь. На что СУЭС представил документально подтвержденные рекламации лишь на две с половиной тысяч тонн угля из поставленных 1,1 миллиона тонн и заявления администраций почти всех районов и городов края о том, что они хотели бы продолжения сотрудничества с компанией. Более того, СУЭС обратилась в краевой арбитражный суд с требованием пересмотреть результаты конкурса, и получалось, что теперь впредь до решения суда накладывался мораторий на закупку угля.
Наступал июнь, противоборство фирм и чиновничьи игры продолжались, и районы края рисковали оказаться на зиму без угля. Но оставим пока этот сюжет. Он еще будет развиваться в нашем повествовании ближе к зиме. Когда Рубцовск, замерзая, начнет взывать о помощи, Евдокимову и его команде не раз икнется этот фаворитизм, казавшийся весной достаточно невинным – ну, подумаешь, отдали право на поставку угля не той так другой фирме.
Одновременно разворачивалась и другая история, также укладывавшаяся в общественном сознании под рубрикой «расплата по долгам»… Начиналась она, как исторический роман (впрочем, с некоторой примесью криминального жанра), с той трехсотлетней давности поры, когда знаменитый заводчик Акинфий Демидов добывал благородные металлы на Алтае и даже, как показывали недавно в одном историческом сериале, дарил императрице Анне Иоанновне монеты, отчеканенные из алтайского серебра.
Возрождение демидовских традиций вылилось на излете советской поры в разведку в регионе полиметаллических руд, запасы которых по оценкам геологов составляли 55 миллионов тонн. Так что не так уж беден оказывался полезными ископаемыми Алтай, не без зависти поглядывавший на соседние сибирские регионы и не находивший, чем гордиться перед ними разве что твердыми пшеницами.
Пробные разработки начали делать в середине девяностых в районе Рубцовска. Но потом рудник приватизировали, забросили, начали растаскивать оборудование, и, в конце концов, его за три четверти миллиона долларов купила некая компания «Сибирь-полиметаллы», за которой стояли какие-то зарубежные деньги. Потом уже в суриковский период вокруг месторождений шло какое-то трепыхание, в результате которого эта самая «Сибирь-полиметаллы» получила эксклюзивное право на разработку не только Рубцовского, но и других месторождений – Зареченского, Кораблихинского – при том, что пять процентов акций оставалось у администрации края.
Однако движение собственности в рамках этого проекта проходило все время, хотя и достаточно потаенно, и интерес к нему первых лиц края был постоянный. Суриков приезжал на Рубцовский рудник за месяц перед выборами, еще будучи уверенным, что его властвование продлится. Евдокимовский визит туда же намечался сразу же после победы. Но в тот день было наводнение в Тальменке, и на рудник пришлось поехать Ермолову. Побывав там, он заявил, что власти края начинают переговоры о привлечении к разработке месторождения нового инвестора. Какого – вице-губернатор не говорил, но в крае стала распространяться информация о причастности к проекту известного олигарха, владельца Уральской горно-металлургической компании Искандера Махмудова, уже контролирующего крупнейшее на Алтае промышленное предприятие – «Алтай-кокс».
Дальше ситуация уходит за кулисы, но в сентябре она снова выходит на авансцену. Именно тогда становится известным, что краевой Фонд госимущества передал пятипроцентный пакет полиметаллических акций, принадлежащий администрации, в управление некому закрытому акционерному обществу «Полиметалл», связанного с Уральской горно-металлургической компанией и уже управляющего 45, 4 процентами акций «Сибирь-полиметаллы». Казалось бы, зачем Махмудову эти пять процентов? Но будучи добавленными к 45,4 процентам, они составляют контрольный пакет и дают возможность «медному королю» России (а именно так называли этого олигарха) единолично начинать разработку алтайских месторождений полиметаллов.
Этот современный Акинфий Демидов еще при Сурикове присматривался к алтайским полиметаллам, но у губернатора, судя по всему, имелись свои виды на разработку месторождений. Пришлось посодействовать его смещению, и благодарный Евдокимов в долгу не остался.
В пользу этой версии говорило и то обстоятельство, что Махмудов подарил краю более двухсот машин «Скорой помощи» общей стоимостью в 46 миллионов рублей. Евдокимов с помпой раздавал их по районам, не отвечая на вопросы, в чем причины такой щедрости олигарха.
Господин Народ комментировал эту акцию так: «При Сурикове все сдали бы с откатом в кармане. При этом никто бы ничего и не знал. Людям сказали бы, что реализуется очередной грандиозный проект, в котором так нуждается наш край. Интересно то, что если бы Евдокимов украл эти деньги, то вонь из СМИ была бы точно такая же, как и сейчас. Украл – плохо, подарил – еще хуже».
Этому полемисту, подписавшемуся «Ва банк», оппонирует другой, назвавший себя Сергеем. «Мне мешает нынешняя власть…Мешает тем, что пообещала полиметаллические руды на льготных условиях, а не по тендеру, откупившись от населения 45-ю миллионами на реанимобили. При нормальном подходе за деньги по тендеру на разработку полиметаллов (если по закону он имеет право) можно поднять все здравоохранение края».
«Чтоб не хуже, чем в Париже…» В конце апреля в Барнаул прибыла корреспондент французской газеты «Либерасьон» Лоррен Милло. Ее приезд свидетельствовал о довольно высоком зарубежном интересе к фигуре Евдокимова, что Милло и подтвердила, заявив: «Избрание губернатором человека вне политики – заметное событие не только для России, но и для Франции».
Свою опубликованную в газете статью озаглавленную «Алтайского губернатора избрали смеха ради» она начинает так: «“Слушайте. я вам расскажу анекдот…“ В своем новом кабинете 46-летний Михаил Евдокимов губернатор Алтайского края (небольшого региона на юге Сибири, где проживает 2,5 миллиона человек), похоже, еще не вполне освоился со своей новой ролью политического деятеля. „Грузин поймал золотую рыбку и может загадать три желания… „ – начинает он. Он не сразу понимает, что мы пришли к нему не как юмористу, а как к артисту, ставшему политиком благодаря одному из последних капризов российского электората».
Дальнейшее повествование Лоррен Милло показывает, что она неплохо поработала на Алтае и сумела довольно много схватить из расхожих представлений и слухов, свойственных региону.
Конечно же, она отработала образ «морды красной». «Внешне Михаил Евдокимов – типичный сибиряк: его самый известны скетч – это мужик с «красной мордой», выходяший из русской бани, напившийся водки и ищущий ссоры с соседями. Его анекдоты и песни, в которых он поет о своем прекрасном Алтае, о речке, о маме, сделали его артистом известным всей России».
Далее рассказывается как «красная морда» победила прежнего губернатора – бывшего коммуниста, который, однако, пользовался поддержкой местных партий и Путина и контролировал, как настоящий маленький диктатор, местные СМИ. Она цитирует местных жителей, утверждает, что «за коренастой фигурой Михаила Евдокимова прячутся таинственные бизнесмены, о которых уже с тревогой говорят в Барнауле некоторые критики… Но еще большую тревогу у них вызывают предприниматели и высокопоставленные чиновники, приехавшие из Москвы и других регионов России вслед за юмористом. По крайней мере, двое из вице-губернаторов, назначенных Евдокимовым, фигурировали в последние годы в уголовных делах, в частности по статье о коррупции».
Много чего порассказали мадам Милло. А что нам скрывать от Запада, мы народ открытый, сибирский, что думаем, то и говорим.
Заканчивается же статья таким пассажем: «Беседа с новым губернатором продолжается час. Мы уходим от него, услышав массу анекдотов, но почти ничего так и не узнав о его проектах по улучшению жизни сограждан, которые возложили на него столько надежд. В чем его программа для Алтая? На этот вопрос, как и на все прочие, он отвечает шуткой: «Я хотел бы, чтобы через четыре года здесь было жить не хуже, чем в Париже».
Этот текст Господин Народ комментировал так: «А чего они хотели эти французы? Чтобы он им лекцию по выводу Алтая из кризиса прочитал? Щас, ага. Он не для того двадцать лет в новосибирском вузе учился!».
Однако во время встречи с журналистами, состоявшейся в агентстве «Банкфакс» после визита к Евдокимову, Лоррен Милло была более откровенна, чем в статье. По ее мнению человеческий потенциал губернатора едва ли равен занимаемой им должности. Журналистку разочаровало, что в ответ на вопросы о программе действий звучали лишь общие декларации. У нее создалось ощущение неискренности собеседника. С кем либо из французских политиков сравнить Евдокимова она затрудняется, но банно-водочная эстетика, которой, судя по всему, кормило гостью информационное ведомство губернатора, произвела на нее явно невыгодное впечатление.
Отец народа. Но что нам француженка. На свой-то народ губернатор со всеми своими манерами и обликом производил весьма выгодное впечатление. Надо было видеть, как его приветствовали, как кричали и аплодировали барнаульцы, когда Евдокимов появился 9 мая на празднике Победы. В рамках традиционного общения начальства с народом ему явно было тесно. При открытии парада положенную речь прочитал по бумажке и вообще на трибуне был томен, невнятен. Но потом ходил в толпе, перебрасывался с людьми репликами, а на открытии театрализованного представления (здесь-то – в своей стихии!) запел, правда, под «фанеру». Такой вот у барнаульцев поющий губернатор.
Все это, как и вообще поведение Евдокимова в первые недели своего властвования, укладывалось в прописанную еще в предвыборный период концепцию лидера, задача которого – определение стратегии власти, публично-представительские функции, а уж текущее управление краем – дело команды – регионального правительства.
И вот артист-губернатор вживается в свой новый образ отца народа. Принимает население – полтора часа выслушивает просьбы и беды – кому-то нужна срочная операция, а денег нет, кому-то неосновательно отказывают в присвоении ветеранского звания, кому-то несмотря на участие в отечественной войне телефон не ставят – и тут же распоряжается – поставить, оплатить, поддержать… А на другой день едет к обманутым дольщикам и выделяет три миллиона рублей на завершение строительства для них дома… Наконец, принимает в своей новой только что купленной для него в центре Барнаула квартире (170 квадратных метров и каждый стоимостью в 1400 долларов) «королеву алтайского спорта», олимпийскую чемпионку Татьяну Котову, пьет с ней чай в семейном кругу, заботливо выспрашивает о состоянии спортивной базы в крае, обещает построить крытый зимний стадион.
А между тем народ не безмолствует. В крае сразу же после евдокимовской победы начинает создаваться движение в поддержку губернатора под названием «Пробуждение», что потом, когда оно выйдет на общественную арену, даст повод называть участников этого движения «будильниками». Автором этой инициативы был член предвыборного штаба, московский политтехнолог Михаил Малютин, о котором шла речь выше. Однако после его скоропалительного отъезда из Барнаула считалось, что к реализации этой «плодотворной дебютной идеи» подключились другие штабисты. Делалось все анонимно, кто возглавил движение, понять было трудно. Виртуальные манифесты и послания, объяснявшие, поддерживавшие, а подчас и критиковавшие действия губернатора и его команды, от имени движения подписывал некто Алексей Морозов, фигура лица не имеющая, но достаточно активная. На вопросы на интернет-форумах: «Сколько вас?», ответ был уклончиво-многозначительный «Полмиллиона, проголосовавших за Евдокимова». «Где вы находитесь?» – «Рядом с вами, вы нас замечать не хотите».
По мнению некоторых аналитиков, в центре процесса создания движения стояли бывшие агитаторы Евдокимова в районах и городах края. Их деятельность иногда оформлялась организационно – то в Рубцовске возникнет блок «В поддержку губернатора», то в пригородном барнаульском селе Бельмесево под флагом «Пробуждения» возникнет общественная приемная, собирающая мнения и пожелания граждан по поводу происходящих, как в селе, так и в крае событиях. В своих интернетовских посланиях «будильники», правда, жаловались на отсутствие взаимодействия с командой Евдокимова, но это не мешало им отстаивать народного губернатора и в период обострения его борьбы с пытающимся низложить его крайсоветом участвовать в проевдокимовских митингах на площади перед Голубым домом.

Многоходовая комбинация. Все лето и осень 2004 года прошли для губернатора и его команды в разработке и осуществлении многоходовых комбинаций, целью которых была отдача предвыборных долгов и вместе с тем благоприятное решение социально-экономических проблем края. Можно ли сочетать и то, и другое? Оказывается, можно.
Об одной из таких комбинаций под названием «полиметаллы» я писал выше. Упоминание генеральным директором Уральской горно-металлургической компании Андреем Козицыным в конце октября в интервью «Интерфаксу» среди наиболее успешных инвестиционных проектов компании строительства рудника и обогатительной фабрики на предприятии «Сибирь-полиметаллы» было первым публичным признанием того, что холдинг Искандера Махмудова контролирует освоение алтайских полиметаллических месторождений.
Пять процентов акций краевой администрации, переданные в управление компании командой Евдокимова без разрешения краевого совета, что и послужило поводом для прокурорского разбирательства, позволили холдингу довести уровень своего пакета акций до контрольного. А краю эти скромные пять процентов акций, которые можно было бы считать евдокимовской благодарностью Махмудову за поддержку на выборах, принесли 211 машин «Скорой помощи» и школьных автобусов для сельских районов, ставшие основой губернаторской программы «Здоровье Алтая».
И теперь уже и Евдокимов, выступая поздней осенью перед местными журналистами, оглашал взаимосвязь между добычей меди, свинца и других руд и сельским здравоохранением и образованием. «Думаю, что можно назвать инвестициями, – говорил он, – реализацию некоторых программ, которые получили статус губернаторских. Например, «Здоровье Алтая», когда в регион привлекаются немалые внебюджетные средства – более сорока миллионов рублей на покупку 211 машин и автобусов для здравоохранения и образования от Уральского горно-металлургического комбината, который занимается на Алтае разработкой полиметаллических руд и делает серьезные финансовые вложения в социальную сферу».
У истоков другого проекта – аграрного – другой олигарх, президент финансово-промышленной компании «Конти» Тимур Тимербулатов. Именно его Евдокимов вскоре после своего прихода к власти сделал членом Совета Федерации от администрации Алтайского края, заменив на этом посту весьма влиятельного и хорошо известного на Алтае политического деятеля местного розлива Владимира Германенко. Но прежде, чем говорить о том, какая связь между столичным бизнесменом, застраивавшим Москву, и алтайским селом, скажем несколько слов о самом этом человеке.
Даже участники интернет-форума, обычно весьма язвительные при комментировании любых действий власти, в данном случае не нашли серьезных аргументов против назначения Тимербулатова, разве что поинтересовавшись, знает ли означенный сенатор, в какой части карты расположен Алтайский край, мол, все бы хорошо, да ведь неместный наш представитель в Совете федерации.
В биографии его, однако, прицепиться было не к чему. В советские времена – военная карьера – полковник, кандидат военных наук. 91-й год стал для Тимербулатова рубежным, ибо именно в это время он, собрав команду бывших сослуживцев, таких же, как он уволенных из армии офицеров, создал строительную компанию, которая после реконструкции административных зданий на Новом Арбате, взялась за переустройство ветхих пятиэтажек, получив заказ на застройку целого района Фили-Давыдково с населением под сто тысяч человек.
К концу девяностых его фирма «Конти» превратилась мощный многопрофильный концерн с миллиардными оборотами, а сам Тимербулатов – помимо всех своих должностей и званий стал еще и вице-президентом Ассоциации инвесторов Москвы. Для чего ему было становиться сенатором можно было только гадать, но, выступая перед депутатами крайсовета и продемонстрировав ораторский талант, он пообещал содействие инвестициям в регионе и даже назвал банки, от которых должны поступить средства – Сбербанк, Внешторгбанк, «Зенит»…
Борматов же, в качестве вице-губернатора представляя депутатам будущего сенатора, среди всяких положительных аттестаций, отметил, что он по национальности татарин, предупреждая вопросы, порожденные слухами о принадлежности Тимербулатова к московской чеченской общине.
Итак, миллионер, строитель, крупный инвестор представляет теперь край в Совете Федерации. А несколько дней спустя Евдокимов начинает осуществлять свою программу поддержки сельского хозяйства, в которой заложена некая многоходовая комбинация.
Ход первый. На посевные нужды аграрного сектора, то есть на покупку горючего, удобрений, приобретение и ремонт техники выделяется 570 миллионов рублей. Источники средств – банковский кредит под официальные гарантии краевого бюджета и неофициальные – нового алтайского сенатора. Темирбулатов, выступая перед алтайскими депутатами, не зря давал обещания и даже называл цифру кредита от банка «Зенит» – 300 миллионов рублей.
Ход второй. Долги хозяйств осенью, после сбора урожая будут возвращаться не деньгами, а зерном, которое должно быть поставлено краевому государственному унитарному предприятию (КГУП) «Алтайагропрод» в объеме 127 тысяч тонн.
Ход третий. Для того, чтобы заинтересовать крестьян в поставке хлеба «Алтайагропроду», цены на него установлены более высокие, чем на свободном рынке – 4 тысячи рублей за тонну зерна третьего класса. Но мало этого. Для того, чтобы облегчить хозяйствам пути обновления техники решено увеличить срок ее лизинга – долгосрочной аренды – до семи лет и снизить процентные ставки с семи до четырех процентов. Иными словами алтайское село получало льготный кредит по всем линиям своего материального обеспечения. Так что классическая крестьянская жалоба на то, что вот весна наступила, где взять деньги на полевые работы, когда результат этих работ – урожай будет только осенью, снималась. Бери деньги на льготных условиях, отдавай зерном, которое тебе зачтут по самой высокой цене.
Сельскохозяйственный год на Алтае – этом самом большом в России зерновом поле – сначала складывался удачно. В июне и июле – период роста растений – погода баловала. И пшеница выросла высокого качества. Но август и сентябрь были дождливые, а 27 сентября выпал снег. По уму-то к этому сроку надо бы все убрать да обмолотить. Но это ж по уму…А когда хозяйства обеспечены уборочной и всякой другой техникой только наполовину, да и та техника, что есть, на 80 процентов выработала свой ресурс, как тут уберешь в срок? Вот и растягиваются работы до снега, и уходят под него двести тысяч гектаров зерновых. Тем не менее, собрали больше, чем в предыдущем году. Тогда получили 10,4 центнера с гектара, а теперь – 11,4. Конечно, эти цифры – слезы горькие. Западные фермеры, когда узнают про такие показатели, диву даются: какой смысл при подобной урожайности вообще растить хлеб. Но это уж вопрос другой. В Сибири к таким цифрам привыкли.
Однако, вернемся к нашему аграрному проекту. По мере уборки урожая «Алтайагропрод» ждал поставки зерна в счет выданных кредитов. Но хозяйства не спешили отдавать долги, к середине сентября в закрома госпредприятия поступило лишь 20 процентов объемов ожидаемого хлеба. Более того, краевое управление внутренних дел сигнализировало, что зерно вывозится за пределы края и продается «черным налом» по низкой цене – по 2,5 – 3 тысячи рублей за тонну. Одновременно городские риэлтеры признавали, что цены на жилье в Барнауле растут и разогреваются руководителями аграрных хозяйств, которые, судя по всему, разуверившись в перспективах подъема своих предприятий, готовят себе «синицу в руке» – городские квартиры.
Получалось, что эти колхозные председатели, хотя их должности теперь назывались по-другому – руководители всяких сельских кооперативов или акционерных обществ, вовсе и не собираются отдавать долги, поставляя государству зерно по высокой цене. Вместе с тем поставщики из других мест, прослышав про эту цену, привозили в «Алтайагропрод» свое зерно, вынуждая его покупать по 4 тысячи за тонну в ущерб краевому бюджету.
Евдокимов и его команда оказались заложниками созданной ими же с самыми добрыми намерениями ситуации.
Теперь приходилось делать все новые и новые ходы в этой комбинации, которая норовила кончиться печально. Администрация края пыталась прибегнуть к полицейским мерам – выставлять на границах региона милицейские заслоны, проверяющие не является ли владелец вывозимого зерна должником «Алтайагропрода». Но правоохранительные органы, пообещав свое содействие, ссылались на противозаконность таких заслонов и ограничивались лишь фиксацией того, что за зерно вывозится за пределы края. Да и прокуратура не торопилась открывать уголовные дела.
Старожилы вспоминали, что когда Суриков в конце 90-х столкнулся с аналогичной проблемой, милиция брала под козырек, исправно арестовывала машины с зерном и помещала их на штрафные стоянки. Эти противозаконные действия обострила отношения Сурикова с федеральным центром, но определенный эффект они давали.
Администрация искала все новые способы воздействия на должников. Сообщалось, что высокие закупочные цены действуют только до середины сентября, далее они снижаются, так что каждый день промедления с отдачей долгов приводит к потерям для хозяйств. Те же из них, кто сдаст зерно «Алтайагропроду» после 1 октября, потеряет 20 процентов от первоначальных цен.
Пытались взывать к совести руководителей хозяйств, объяснять, что задержка с возвратом долгов приводит к нехватке бюджетных средств необходимых для выполнения социальных обязательств, для закупки топлива на зиму. Мол, сами же будете мерзнуть зимой, проявите же сознательность. Но ни пряник, ни кнут не помогали.
Евдокимов начал рассылать в районы «продотряды» – группы чиновников, возглавляемые, как правило, вице-губернатором по сельскому хозяйству Борисом Пановым – для накачки руководителей районов и хозяйств. Наконец, выступил сам перед главами районных администраций, требуя вернуть народные деньги. «Если вы думаете, что я до сих пор молчал по этому поводу, потому что мне нечего сказать, то ошибаетесь. Я предупреждаю, что спрос за бюджетные деньги теперь будет самый жесткий. Если все останется, как есть, мы подключим УВД и прокуратуру края».
Но и к концу уборки урожая – к 20 октября – было возвращено лишь 60 процентов долгов. Жестом отчаяния прозвучал заявление Панова на селекторном совещании, что должникам в будущем году никакого товарного кредитования не предоставят. Более того, на 2005 год кредиты станут давать в рамках процедуры земельной ипотеки, то есть под залог земли.
И снова устанавливались новые сроки возврата – 1 ноября, что звучало почти как рыдание, как всхлип власти – ну, хоть до 1 ноября отдайте деньги. Снова грозили, что долги будут переведены на районы и тогда урежут нищие районные бюджеты, хотя решиться на такое было трудно. Но ничто не помогало.
Одиночество. Первая глава романа народного губернатора с крестьянством заканчивалась горьким разочарованием. Крестьянство не оправдывало надежд народного губернатора. Как говаривал товарищ Сталин в ответ на сетования Фаддеева, что писатели плохо пишут: «Где я вам возьму других писателей».
Если же говорить серьезно, а ситуация эта заслуживает серьезного и трезвого разговора, то дело не только в утрате иллюзий артиста, вполне искренне выступившего в роли народного заступника, и не в безнравственности руководителей хозяйств, еще с советских времен привыкших к бюджетному прикорму. Все глубже и сложнее. Здесь важно осознать глубину разлома между властью и народом, всеохватность одиночества в новой и жесткой действительности, в которой оказался человек, будь он руководитель хозяйства или крестьянин, возделывающий свой приусадебный участок, одиночества тем более глубокого, что каждый привык к своему месту в обойме прошлого бытия.
В те же самые дни, когда Евдокимов со своей командой выколачивал долги из руководителей хозяйств, на Алтай приехала журналистка Эльвира Горюхина, чтобы написать о губернаторе. Но статья ее, опубликованная в «Новой газете», оказалась об умирании сельской России. Она путешествует по нищим селам Косихинского района, говорит с деревенскими старухами, фермерами, руководителем районной администрации, живописует картину разора и воровства – скот вырезают, техника, коровники, свинарники исчезают… А далее обмолвливается многозначительной фразой: «Крестьянин, привыкший идти за подмогой в колхоз, вдруг однажды обнаруживает: все! Идти некуда и не к кому». И в этом «Все! Идти некуда и не к кому» и есть ключ к пониманию экзистенциальной ситуации сельского, да и не только сельского, человека в современной России.
Советская власть, отнимая у него свободу, регламентируя все формы его существования, тем не менее, давала ощущение своего места в жизни. Тот же крестьянин при всей своей зависимости от колхоза-совхоза, при всем ущемлении его прав знал, что этот колхоз-совхоз какую-никакую зарплату все же выдаст, да и сенокосом, зерном для личного скота обеспечит. Этот колхоз для него мамка-папка, пусть плохие, бессердечные, но все же обязанные заботиться о нем. Соблюдай правила игры и не пропадешь.
И колхозный председатель при всех хитросплетениях своих отношений с властью – с райкомом-райисполкомом знал, что у него есть хозяин. И вот все кончилось: нет хозяина, действуй как хочешь, ты сам по себе – хочешь паши-сей, хочешь держи скот, а не хочешь – вырезай его, покупай технику, если есть деньги, бери кредиты, которые, однако, надо отдавать… Разоришься – никто тебе не поможет, никто ничего не даст. Вот и возникает в твоем сознании – бери все сам, надейся только на себя и думай только о себе, хватай, где можешь и что можешь. Ну, а если разоришься, угробишь свой сельский кооператив – мотай из села на купленную заранее городскую квартиру, на подготовленную городскую должность.
Но так рассуждает руководитель хозяйства, у которого есть власть над общиной и возможность распоряжаться средствами производства. А крестьянин – механизатор, скотник, полевод – ему деваться некуда, у него ни тылов, ни квартир, ни должностей. «Ему идти некуда и не кому». И он по мелочи уворовывает остатки колхозного имущества, пьет, что ни попадется, любую гадость за неимением денег, лишь бы забыться, не ощущать своего одиночества в этом страшном, жестоком мире. Или возмечтать можно – придет народный заступник, скажет доброе слово, наладит жизнь.
– Знаете, почему я за Евдокимова голосовала, – говорит Горюхиной одна жительница Косихи. – Он как сказал: «Родные мои люди!» – у меня сердце зашлось. Посмотрите на лица нашей власти. Насупленные. Озабоченные. Никто с людьми не говорит.
А вот рассказ главы Косихинской районной администрации Иосифа Абрамовича о приезде Евдокимова в район во время предвыборной кампании. В селе Налобиха в Доме культуры на шестьсот мест – все было забито. Евдокимов закончил речь словами: «Мужики, если меня выберете, две недели будем гулять». Это конец, подумал про себя Абрамович. Это и в самом деле был конец, пишет Горюхина, все встали и в течение нескольких минут шло рукоплескание тому, кто обещал гулянку.
Интересно, что в район, жизнь которого описывает журналистка, в конце двадцатых годов прошлого века приезжал корреспондент «Известий» Абрам Аграновский (отец известного в брежневские времена журналиста Анатолия Аграновского). Проехав на санях пятнадцать километров от Косихи, он попал в коммуну с поэтическим названием «Майское утро», куда за восемь лет перед тем выселились крестьяне села Верх-Жилинское. И вот что он увидел: «Представьте поселок, в котором ежедневно, начиная с шести вечера и кончая одиннадцатью часами, нельзя застать в домах ни одной живой души, даже грудных детей. Представьте далее клуб, в котором на составленных столах, выстланных мохнатыми сибирскими шубами, спят рядышком десять-двадцать детишек…Тишина. Мерно тикают часы. На сцене при свете лампочки читают…»
Восемь лет изо дня в день в клубе читают. Аграновский приводит в своем очерке длинный список прочитанной крестьянами русской и мировой литературы – от Генриха Гейне до Генриха Ибсена, от Мольера до Мопассана, от Гоголя до Толстого. «Невероятно, но факт. В сибирской глуши есть хуторок, жители которого прочли огромную часть иностранной и русской классической и новейшей литературы. Не только прочли, а имеют о каждой книге суждение, разбираются в литературных направлениях.., являются не только активными читателями, но строгими критиками и ценителями»
Эта история впоследствии приобрела широкую известность. Организатор чтений, местный учитель Адриан Топоров написал книжку «Крестьяне о писателях» – культурологический труд, переизданный в восьмидесятые годы, когда интерес к исчезнувшей к тому времени коммуне «Майское утро» возник снова в связи с тем, что выходцем оттуда и учеником Топорова был отец космонавта Германа Титова Степан Титов.
Все завязано в этом многозначительном сюжете – и возвышенный прорыв к культуре доселе неграмотных крестьян, прорыв, свидетельствующий о духовном потенциале народа, и местные корни второго космонавта, ставшего символом высшего достижения советского строя – прорыва к звездам. Так ладно и связно все сходилось на этом алтайском хуторе, о котором 80 лет назад, как о знаке культурной революции, с восторгом писал корреспондент «Известий».
И вот 80 лет спустя другой корреспондент другой российской газеты сидит в селе Верх-Жилинское, откуда некогда вышли крестьяне-идеалисты, чтобы создать свою коммуну, ныне так глухо исчезнувшую, что даже дорога к этому месту запахана, и говорит с деревенской старухой, рожденной как раз в те двадцатые годы. И старуха рассказывает о прожитой жизни – лесоповал, колхозная работа за палочки – как бы и не понимая всего ужаса этой жизни. Она рассказывает о том, что народ сейчас попортился совсем, работы нет, грабят коровники, металл сдают кавказцу Камо, а за это кавказец им спирт дает.
И в этом монологе все тоже многозначительно и символично – и повальное воровство и пьянство, и запаханная дорога к «Майскому утру» – объекту мечты давно исчезнувших, ушедших в небытие сельских читателей. Ну, а что будет здесь еще через восемьдесят лет? Хорошо, что не доживем и не узнаем.
Камень вместо угля. Одновременно с зерновой эпопеей в крае разворачивалась угольная. О начале ее мы писали выше, рассказав о проведенном в начале мая тендере, после которого произошла смена фаворита – вместе компании «Сибэнергоуглеснаб» (СУЭС), много лет поставлявшей для муниципальных нужд в край уголь, пришла другая – Сибирская угольная энергетическая компания (СУЭК). Старый фаворит, не желая расставаться с выгодным заказом, обратился в арбитражный суд и доставка угля в край была приостановлена.
Все это было в мае, когда шло формирование новой губернаторской команды, а во время борьбы за власть любой чиновник думает и заботится только об одном – о сохранении власти, живет по принципу «когда я ем, я глух и нем». Однако в августе грянул гром, после которого мужик крестится. На Всероссийском селекторном совещании по подготовке коммунального хозяйства к зиме Алтайский край был назван в числе четырех самых отстающих регионов. Директор федерального агентства по строительству и ЖКХ Владимир Аверченко, проводивший совещание, заявил о готовности принять самые жесткие меры вплоть до урезания федерального финансирования, комплексной проверки на местах и обращения в прокуратуру.
Ссылаться в барнаульском Голубом доме было не на кого. Если в двух самых крупных городах края – Барнауле и Бийске, обслуживаемыми «Алтайэнерго» и «Бийскэнерго», дело обстояло вполне сносно, то на остальной территории региона, за которую ответственна краевая администрация, надвигалась коммунальная катастрофа. Развалив старую систему завоза угля, команда Евдокимова не смогла создать дееспособную альтернативу. Причем по заверению Константина Емешина, пытавшегося на общественных началах разобраться в ситуации, в администрации никто толком ничего не знал – сколько отгружено угля, сколько оплачено, сколько поставлено потребителям. Никакой карты движения топлива не имелось, чиновники сообщали разные цифры.
Опомнившись от сладкого властного сна и осознав, какие последствия ожидают его в случае провала отопительного сезона, Евдокимов бросил на эту амбразуру самую мощную свою административную силу – Баклицкого. Тот развил такую бешеную активность, что чиновники в страхе шарахались от него в коридорах Голубого дома. Говорят, что на совещаниях раздавались угрозы проштрафившимся «стереть в лагерную пыль». Тем не менее, темпы поставки росли медленно.
Был создан специальный орган – государственное унитарное предприятие «Алтайский теплоэнергетический комплекс», который взял на себя все функции по обеспечению края теплом – от поставок угля и ремонта сетей до работы с потребителем. Но это потребовало немалых финансовых вливаний из бюджета для компенсации так называемых кассовых разрывов. Оно, конечно, теперь было с кого спросить за провалы в отоплении, но появление такого «мальчика для битья» не снижало остроты ситуации.
Выяснилось, что один из новых поставщиков не в состоянии справиться с обязательствами. Пришлось обращаться все в тот же СЭУС с просьбой вернуться, забыть нанесенную ему весной обиду. Руководители компании приняли извинения и вернулись в лоно края, но теперь они сами диктовали условия – весной можно было договориться с угольщиками о фиксированной на весь год цене, теперь время упущено, и уголь краю обойдется уже не по 420, а по 460 рублей за тонну, и к тому же с полной предоплатой. Разница в цене составляла в масштабах поставок десятки миллионов рублей – такова была цена тендерных игр, затеянных весной. Но это была еще не вся цена. Ликвидировать образовавшийся разрыв в поставках в 300 тысяч тонн вряд ли удастся до холодов и, стало быть, зимой уголь пойдет с колес, что это значит – в районах прекрасно понимали…
Ну, а какие разборки пошли в крае зимой, когда столбик термометра опустился до тридцати градусов, и в домах от стен несло холодом, в школах отменяли занятия, и на ночь детей обкладывали бутылками с горячей водой, чтобы они под тремя одеялами не схватили воспаление легких, когда в Рубцовске в какой-то момент угля осталось на пять часов, и город оказался под угрозой разморожения, тут уж ни словом сказать, ни пером описать. Что там совещания у Баклицкого… Дошло до того, что пресс-служба губернатора сочла необходимым показать на телеэкране, как он распекает своих замов за отопительный кризис – надо ж было дать знать людям, что хозяин края печется об их бедах. Замы угрюмо молчали и лишь, когда Евдокимов гневно вопрошал, куда делись хранившиеся на складах Рубцовска 158 тысяч тонн угля, Анатолий Полонский, непосредственно ответственный за энергетику и коммунальное хозяйство, ответил, что виновато городское руководство. При этом зрители отметили, что голос его дрожал и руки тряслись.
Естественно, не обошлось без комментариев Господина Народа. Всезнающие участники интернет-форума разъяснили всем интересующимся, что поставками топлива в Рубцовск занималась фирма жены вице-губернатора, списан уголь был именно там, оттого, мол, и тряслись руки Полонского.
Евдокимов не раскручивал далее эту ситуацию на экране (весь край знал, что Полонский – его старый друг и меценат, помогавший губернатору еще на взлете его артистической карьеры), но прилюдно дал поручение Баклицкому создать комиссию по расследованию рубцовского инцидента, включив туда представителей прокуратуры.
Прокуратура к этому времени уже искала тех, кто разворовывал средства, выделенные на закупку угля, утверждая, что некоторые компании, которые администрация края привлекла к поставке, отгружали породу – смесь угля и камней. К расследованию привлекли углеиспытательный центр, директор которого Иван Переяславский публично заявил, что он еще в октябре сообщал Баклицкому о том, что на Алтай поступают отходы добычи – шлам, промпродукты, всякие смеси, которыми как ни топи, тепла не получишь. Отсюда и перерасход топлива минимум в полтора раза. АТЭК же – эта новая структура, созданная для контроля и организации поставки топлива – выступал лишь в качестве посредника между муниципальными образованиями и компаниями-поставщиками, не оставляя районам при этом права выбора.
Словом, заварилась такая каша, расхлебывать которую пришлось до самого конца отопительного сезона. И хотя защитники губернатора, те же «будильники», утверждали, что весь этот топливный кризис затеян противниками Евдокимова, чтобы дискредитировать народного губернатора, теплее от таких утверждений не становилось. И упреки в замораживании края так и остались висеть на его имени наряду с другими претензиями, которые впоследствии выдвигали депутаты крайсовета, требовавшие евдокимовской отставки. Ну, а другой счет, который предъявлялся губернатору особенно упорно, был связан с кадровой политикой.

Кадровая чехарда. Все казалось так просто, так естественно. Приходит харизматический лидер, консолидирует вокруг себя команду специалистов-управленцев (разве их трудно найти – бери из местных, кого потолковее, да и по всей стране собирай умных людей, готовых поработать на благо края), определяй стратегическую линию, а дальше контролируй ее выполнение, представительствуй, выступай перед народом, встречайся с высшей властью страны.
Так собственно и говорилось на предвыборных митингах, и выступалось в сельских клубах, городских домах культуры, на заводах и в институтах. Но гладко было на бумаге…
Команда легко воображалась упряжкой единомышленников, согласно и уверенно влекущих воз управления краем. Но где оно, это согласие, где полная и искренняя отдача делу? У каждого свои интересы, связи, тайные мысли. Каждый дает свои советы губернатору, перетягивая одеяло на себя. Поди разберись – кто с кем и против кого дружит, в какие союзы вступает. И вот уже образуются центры притяжения, земляческие группировки: южная – краснодарско-ростовская, новосибирская, дальневосточная…И у каждой свои ставленники в аппарате, свои интересы.
Не успели рассесться по местам, начать работать – восемь вице-губернаторов, у каждого свой очерченный круг обязанностей, как в конце мая назначаются еще двое. Командовать аграрным блоком – Александр Лукьянов, глава администрации Кулундинского района, и отвечать за социальную политику – Святослав Григорьев, декан социологического факультета Алтайского университета.
Что касается Лукьянова, то тут вопросов не возникало – с его предшественником Александром Куфаевым, доставшимся Евдокимову в наследство от суриковской администрации, отношения не складывались. Лукьянов же, прошедший в Кулунде обычный карьерный путь – директор совхоза, руководитель налоговой службы, а потом и района – никакого отторжения не вызывал. С Григорьевым было сложнее. Прежде всего, непонятно было, куда делся только что назначенный на эту должность Сергей Химочка – спокойный и исполнительный чиновник с опытом работы в системе образования. Но уж Григорьева спокойным чиновником никак назвать было нельзя. У него имелось довольно бурное и определенным образом окрашенное политическое прошлое. Новый вице-губернатор входил в группу преподавателей алтайских вузов (да, пожалуй, и лидером у них был), которые, будучи активными коммунистами и исповедуя в советские времена хотя бы по должностям своим на кафедрах марксизма-ленинизма коммунистический интернационализм, теперь превратились в яростных борцов с жидо-масонским заговором. Один из них Александр Прохожев даже выпустил книжку «Теневой народ», пропитанную, по мнению правозащитников, ядом антисемитизма и национальной розни. Когда же по инициативе адвоката Данилова дошло до возбуждения прокуратурой уголовного дела, Григорьев возглавил компанию в защиту Прохожева.
Политическая физиономия Григорьева очерчивалась достаточно четко. Создание национал-патриотического Славянского общества, декларировавшего необходимость борьбы с сионизмом, постоянные выступления на краевом телевидении в передаче «Русский вопрос», обвинения «еврейского национального меньшинства в захвате власти и собственности в России» – все это вызывало настолько острую реакцию в демократических кругах, что на назначение Григорьева откликнулось даже Московское бюро по правам человека.
Руководители этого бюро Александр Брод и Владимир Новицкий, заявив, что они неоднократно убеждались в том, что Григорьев в последние годы исповедует национальную нетерпимость, обратились к Евдокимову со следующим посланием. «Правозащитники, зная Ваши демократические убеждения, приветствовали Ваше избрание на ответственный пост губернатора Алтайского края. Мы полагаем, что, ознакомившись с националистическими статьями и выступлениями г-на Григорьева, Вы сможете оградить свой регион от проявлений ксенофобии со стороны человека, возведенного Вами в ранг государственного чиновника».
Но Евдокимов уж меньше всего собирался знакомиться со статьями и выступлениями своего нового заместителя. Представители всезнающего экспертного сообщества среди причин назначения Григорьева отмечали позицию всесильного Баклицкого, который в бытность свою краснодарским вице-губернатором также обвинялся местными демократическими кругами в великорусском национализме, проявлявшемся в жестких ограничительных мерах по отношению к некоторым национальным общинам на Кубани. Впрочем, на Алтае считали, что в деятельности вице-губернатора важны не только слова, но, прежде всего, дела, которые, конечно же, зависят и от взглядов человека. Константин Емешин писал: «Дело даже не в том, что лидер борьбы с жидо-масонским заговором будет вице-губернатором, а в списке тех проблем, которые он должен решать. Ведь он должен будет начать вводить систему альтернативной воинской службы, модернизацию образования, реформу здравоохранения, систему адресной социальной поддержки. Очевидно, что человек с подобными взглядами приложит все силы, чтобы в крае не была доступна альтернативная служба, чтобы ввести преподавание в школах соответствующих предметов. Книга Прохожева станет обязательным учебным пособием, а всевозможные соросовские учебники будут запрещены. Реформ здравоохранения как не было, так и не будет, систему адресной социальной поддержки также вряд ли удастся сделать».
Один из героев Горького утверждал: «Человек – система взглядов». Но система взглядов у человека деятельного рождает систему поступков, действий. Трудно сказать, насколько деятельным оказался на своем посту профессор Григорьев. Пребывание его в вице-губернаторской должности было не таким уж долгим, кадровая чехарда, характерная для всего периода евдокимовского правления, коснулась и его. Так что, скорее всего, опасения Емешина оказались напрасными.
Свои и чужие. Эта кадровая чехарда шла на всех уровнях. В июне «ушли» Владимира Зубкова. Версии отставки вице-губернатора, проработавшего всего два месяца, выдвигались такие. Считалось, что с одной стороны он, будучи сильной фигурой, консолидирующей вокруг себя местных, вошел в конфронтацию с тандемом Баклицкий-Борматов, а с другой – Евдокимов, сдавая Зубкова, не смог противостоять давлению Москвы, требующей очистки его команды от людей, к которым имелись криминальные претензии.
В июле разгорелся скандал вокруг отставки генерального директора Барнаульского ликеро-водочного завода Роберта Пальталлера. В «Росспиртпроме», которому принадлежало около сорока процентов акций завода, Пальталлеру сказали, что он не устраивает краевую администрацию и лучше ему уйти. От должности же советника при новом директоре он отказался. А новому директору Владимиру Тулякову, ох, нужен был опытный советник, так как в ликеро-водочном производстве он не смыслил ни уха, ни рыла, работая вплоть до своего назначения зоотехником птицефабрики Смоленского района, той самой, которой отошли земли родного евдокимовского села Верхнеобское.
Пальталлер был известным в крае человеком – депутатом крайсовета, членом политсовета отделения «Единой России» – и такое резкое его отстранение да еще с назначением некомпетентного в производстве губернаторского земляка воспринималось как наступление на права местной элиты.
Политсовет алтайских единороссов обратился с письмом к Евдокимову, припоминая ему не только смещение Пальталлера, но и «издевательское» освобождение от должности спустя месяц после утверждения Сергея Химочки, назначение на место «молодого и энергичного председателя комитета по госимуществу М. Комиссарова кооператора районного масштаба из Новосибирской области». То был первый, еще разведывательный залп, в грядущей баталии с крайсоветом.
Кое-кто, предвидя обострение этой войны и не желая в ней участвовать, уходил сам. Так подал в отставку только что назначенный аграрный вице-губернатор Лукьянов, вернувшись к себе в Кулунду. Его место занял начальник свинокомплекса из Новосибирской области Борис Панов, но и он вскоре подал заявление об уходе и уехал в Белоруссию.
А в ноябре ушел Николай Ермолов, как объяснил Евдокимов, «по семейным обстоятельствам», намекая на покушение на жену вице-губернатора – известного краснодарского адвоката. Но покушение было год назад и предполагалось, что истинная причина отъезда Ермолова – усталость от интриг и напряжения царившего в команде Евдокимова.
Его уход вызвал вереницу кадровых перемещений, также сопровождавшихся интригами и обидами. На место Ермолова, который являлся руководителем аппарата администрации, был назначен не помощник Евдокимова Юрий Селезнев, претендовавший на эту должность, а председатель комитета по печати Павел Карасев. Селезнев обиделся и тоже собрался уходить. Ему подыскали хорошее хлебное место – директором территориального фонда обязательного медицинского страхования, отставив давно работавшую на этой должности Ирину Долгову, пользовавшуюся поддержкой крайсовета. Депутаты вступились за нее… И пошло-поехало.
Экспертное сообщество анализировало каждое назначение, фиксируя не только предполагаемые деловые качества новых назначенцев, но и их географическую принадлежность. Этот из южных, значит, усилились позиции Баклицкого, этот из новосибирских – человек Борматова, этот – дальневосточник.
Во главе дальневосточной группы стоял Юрий Анцупов, друг детства Евдокимова, живший в соседней деревне. Человек, по свидетельству знавших его людей, умный, вменяемый, что называется, «компанейский парень», он сделал деловую карьеру в Приморье, разбогатев в лесном бизнесе в городе Дальнереченске – одном из центров лесной промышленности в Приморском крае. Говорили, что Евдокимов приезжал к нему за помощью перед выборами. А после победы сделал одним из общественных советников, что никак не отражало его очень большое влияние в команде губернатора. Но видно у Анцупова хватало ума не занимать вице-губернаторскую должность со всеми вытекающими из нее последствиями не только позитивного свойства. После ликвидации в июне института советников он стал председателем совета директоров «Сибсоцбанка». Банк этот был одним из учредителей Агентства по ипотечному жилищному кредитованию, во главе которого стал тоже недавний советник губернатора и выходец из Приморья Михаил Смолик.
Еще одним кадровым подарком из Приморья явился Александр Иус, занявший должность председателя комитета по топливно-энергетическому комплексу Алтая и внезапно исчезнувший из края зимой, когда началось расследование причин топливного кризиса.
Многое заимствовалось из Приморья в хозяйственных и политических новациях Алтайского края. Институт общественных советников, предусматривающий поднадзорность высших чиновников неким комиссарам, которые никакой ответственности не несут, но строго следят за работой своих подназорных, в свое время предложили приморскому губернатору Дарькину «московские специалисты по научным технологиям». А потом эта новация была ненадолго использована на Алтае. И государственное унитарное предприятие «Алтайский топливно-энергетический комплекс» – калька с такого же приморского предприятия, которым одно время управлял тот же Иус.
Они появлялись и исчезали эти приморские советники, оставляя впечатление бойкости и жизнелюбия. Один Илья Митькин чего стоил – член жюри Приморского КВН, владелец владивостокского рекламного агентства и активный участник избирательной кампании губернатора Дарькина. В Барнауле, обладая какими-то туманными функциями и представляясь иногда неофициальным советником Евдокимова, он улаживал, тем не менее, общественные конфликты и пользовался влиянием в краевой администрации. Некоторые даже предполагали, что по-настоящему кадровой политикой там рулят Анцупов с Митькиным.
Разумеется все эти тайны мадридского двора, эти серые кардиналы, от которых зависели судьбоносные решения в жизни края не могли не вызывать отторжения у местных элит с их также немалым опытом своих интриг, конфликтов и союзов.
На ковре у генерала. В сентябре ушел в отставку президентский полпред по Сибирскому округу Леонид Драчевский. Без работы он, конечно, не остался, пошел к Чубайсу, в руководящую верхушку РАО ЕЭС. В Москве говорили, что одной из причин отстранения полпреда было то, что он не сумел противодействовать избранию Евдокимова.
На смену обходительному Драчевскому с его дипломатическим опытом пришел бывший начальник генштаба Анатолий Квашнин, человек с жестким армейским стилем работы, въедливый, трудоспособный и быстро входящий в курс любого порученного ему дела. Евдокимов сам, без вызова отправился к нему в Новосибирск в сопровождении трех замов. Однако «сопровождающим лицам» пришлось остаться в коридоре, а самого Евдокимова Квашнин начал как школьника экзаменовать по разным проблемам края, ставя точные вопросы и не получая конкретных ответов. Пришлось нашему герою ссылаться на замов, мол, они все знают, у них надо спросить, давайте их позовем, но полпред хотел разговаривать только с губернатором.
Такого рода провалы в общении с начальством у Евдокимова бывали не раз, особенно когда действие происходило в больших и недружественных аудиториях. Это в сельском клубе где-нибудь в Косихе или Верхжилинском он расцветал – «Родные мои люди…» – и слова находил, и чувствовал себя как рыба в воде, даже и спеть иногда мог… В правительственных же залах и кабинетах ему было холодно и неуютно, все слова нужные пропадали да и как будто он не знал этих необходимых здесь слов. Выступления свои читал по бумажке, вяло, скучно, запинаясь и явно волнуясь. На вопросы, даже простейшие, без подсказки замов ответить не мог.
Зимой, выступая в Москве на правительственном совещании по социальным вопросам не сумел ответить на вопрос вице-премьера Жукова о том, сколько стоит на Алтае проездной билет. Не знал, забыл? В Барнауле многие смотрели телесюжет об этом совещании, и кое-кто обратил внимание на человека, сидевшего сзади алтайского губернатора. Это был Суриков, да-да, Суриков, работавший в президентском полпредстве по Сибирскому округу. Может, шли какие-то флюиды враждебности от предшественника, парализуя волю Евдокимова? Впрочем, это все из области экстрасенсорики, в которую не стоит уходить в нашем трезвом повествовании.
При встрече с Квашниным причин для раздражения у полпреда было достаточно, он без сомнения знал и о срыве подготовки к отопительному сезону, и о хлебе, ушедшем под снег, и о том, что прокуратура округа требовала отставки Баклицкого в связи с возбужденными против него уголовными делами. Да и вообще трудно себе было представить двух людей более разных по менталитету, стилю работы, наконец, образу жизни, чем артист с его харизматическими замашками и генерал, прошедший по ступеням армейских должностей и вываренный в котле высшей власти.
Впрочем, Евдокимову было не привыкать к начальственному неблаговолению. Он понимал, что снять его с должности так просто, как, скажем, того же Драчевского, трудновато. Все же избранный народом губернатор. Правда, уже вовсю шли разговоры о грядущей отмене прямых выборов глав областных и краевых администраций, причем в центральных СМИ упоминалось, что к этому намерению президента подвигла не только трагедия в Беслане, но и непредсказуемость региональных выборов, апофеозом которых стал исход голосования в Алтайском крае. Считалось, что коль скоро закон о новом порядке выборов пройдет в парламенте (а в этом никто не сомневался), то одним из первых кандидатов на отставку станет Евдокимов.
Более того, назывались имена его возможных преемников. Кого только не зачисляли в этот список? И начальника Алтайского ФСБ Юрия Сотникова, и гендиректора «Алтайэнерго» Сергея Шабалина, и депутата Госдумы Андрея Кнорра… Забегая вперед, скажем, что такого рода списки составляли не раз и впоследствии, так как слухи об отставке алтайского губернатора сопровождали его до последнего дня жизни. В них фигурировало не меньше десятка фамилий и нередко с многозначительной припиской «по мнению авторитетных источников». Но ни разу не упоминалось имени того, кто на самом деле пришел на смену Евдокимову, – Александра Карлина. Он смирно работал себе в Москве заместителем министра юстиции, и, будучи алтайским уроженцем, не проявлял никаких политических амбиций. Но это все будет впереди. А пока в крае назревала очередная политическая интрига.
Депутатские письма. В октябре 28 депутатов крайсовета обратились с открытым письмом к губернатору. В нем высказывались классические, ставшие уже общим местом претензии к его правлению – не сформулирована стратегическая цель исполнительной власти и задачи по реализации этой цели, наблюдаются трудности в подготовке к зиме, непогода погубила большую часть несобранного урожая…
На все это легко было ответить тем, что ничего нового в жизни края, собственно, не происходит – и замерзали города в прошлые годы не раз, и хлеб под снег бывало уходил, да и о стратегических целях рассуждать бессмысленно – какая там стратегия, вытягивать регион из кризиса, так к этому и при Сурикове стремились…
Но были еще упреки в, мягко говоря, неправильной кадровой политике. Депутаты писали о серии скандалов в прессе, связанных с заместителями главы администрации, о борьбе соперничающих команд, о противоречиях с федеральным центром. И в этом тоже ничего нового не было. Самое же главное содержалось в предложении ввести в административную команду на одну из ключевых должностей фигуру, которая могла бы консолидировать общество, политические круги и в конечном счете стабилизировать ситуацию. В этом-то и содержался смысл письма. В качестве такой фигуры авторы письма предлагали рассмотреть «авторитетного и уважаемого политика и руководителя – Чертова Николая Александровича, который пользуется заслуженным авторитетом у различных политических сил, представленных на Алтае».
Разве что очень далекий от политической жизни региона человека мог не разгадать расчетов, заложенных в этом письме, а уж участники интернет-форумов, немедленно прокомментировавшие его, приводили весь расклад сил и авторов этой шахматной партии.
Кто такой Николай Чертов? Политик левого толка, близкий и к аграриям, и к коммунистам, он в течение восьми лет был первым вице-губернатором у Сурикова в то же время тесно дружил с Евдокимовым. После выборов Чертов рассчитывал вскочить в новую губернаторскую команду, но оказался оттесненным «заморскими» людьми и находился в ожидании нового витка карьеры, так сказать, на пересидке. Человек он был небедный, имеющий собственный, обустроенный за время нахождения у власти бизнес, без дела не находился – заведовал кафедрой инноваций и предпринимательства университета и одновременно возглавлял Алтайский союз предпринимателей, который, также как и местные парламентарии, выдвигал его в краевую администрацию.
Но истинным автором и двигателем этого выдвижения был Назарчук. Опасаясь вполне вероятного прохождения Чертова в крайсовет, где он наверняка занял бы лидирующее положение и мог составить конкуренцию престарелому председателю, он руками послушных ему депутатов, в основном, левого фланга толкал потенциального соперника на должность первого вице-губернатора, тем самым отвечая интересам местных элит, которым, конечно же, хотелось иметь рядом с Евдокимовым человека, противостоящего чужакам.
Господин Народ комментировал письмо 28-и с присущей ему сочностью языка: «Назарчук – монстр подковерных интриг. Ему наплевать на всех, лишь бы остаться у руля КСНД. А все остальные 28 депутатов, как бараны думают, что делают общее дело на благо края. Ведь даже ребенку ясно, что Чертов пройдет в КСНД и тогда старого пердуна поменяют на молодого бюрократа».
При всем том, что никакого реального результата это письмо не дало (Евдокимов и не подумал предлагать Чертову высокого поста в своей администрации), оно сыграло свою роль в политической игре, которая уже полным ходом шла в крае, и открыло целую серию всевозможных депутатских обращений и интерпелляций к губернатору, продолжавшихся всю зиму вплоть до объявления крайсоветом весной 2005-го недоверия губернатору и требования его отставки.
Между тем кадровая чехарда в администрации продолжалась. В декабре ушел Борматов только за месяц перед тем утвержденный крайсоветом в должности первого вице-губернатора. Его обязанности переходили к Николаю Кочергину.
Уход доверенного заместителя и друга юности Евдокимова, который, как считали в окружении губернатора, видел свою роль, прежде всего, в том, чтобы оберечь легко поддающегося влияниям Евдокимова от всякого рода случайных людей, а подчас и просто мошенников, произвела удручающее впечатление и создавала впечатление развала команды. Пресс-служба сочла необходимым прокомментировать эту отставку и заявила, что решение принято лично Борматовым, так как по его словам он свою задачу выполнил – бюджет края на 2005 год принят. Это выглядело как хорошая мина при плохой игре. Знающие люди догадывались, что произошедшее – результат действий Баклицкого, укреплявшего свои позиции сильного человека тем основательнее, чем сильнее был напор на него правоохранительных органов по делам, тянувшихся из его кубанского прошлого.
Как длинный хвост волочилась за полковником история 170 миллионов рублей, выделенных Краснодарскому краю в бытность его вице-губернатором для ликвидации последствий наводнения и зависших неведомо где, как предполагалось прокуратурой, для банковской прокрутки. Выдвигались обвинения в злоупотреблении должностными полномочиями, вымогательстве, получении взяток, нарушении закона при отчуждении собственности. Дело то закрывалось, то снова открывалось. Находясь под следствием Баклицкий, не имел права допуска к секретной информации МВД, прокуратуры и других правоохранительных органов, что было необходимо при его высоких должностях как на Кубани, так и на Алтае. Это и обуславливало напор на Едокимова из администрации президента и сибирского полпредства, требовавших избавиться от компрометирующего себя и начальство чиновника. Но Евдокимов пока стоял твердо, видимо, нуждаясь в Баклицком.
А депутаты все клевали и клевали губернатора, напоминая о нетерпимости его кадровой политики. Вслед за письмом 28-и последовало обращение 38-и депутатов. Приводя длинный список краевых комитетов, агентств и фондов, чьи руководители были заменены в последние месяцы, авторы письма требовали объяснить мотивы, по которым были сняты руководители агентства по жилищному ипотечному кредитованию и фонда обязательного медицинского страхования – ФОМСа.
Комментарий Господина Народа к этому вопросу был таков. «Под контроль новой команды ставится все, что имеет реальную стоимость. ФОМС – ежегодный бюджет 2 миллиарда рублей – лакомый кусочек, причем, делать-то особенно ничего не надо. Гарантированное законом поступление денег и неконтролируемый расход на закуп медицинского оборудования с откатом».
«Идет банальный передел собственности. Некоторое отличие – при нынешнем распиле денег, денежная стружка будет осыпаться за пределами края – Москва, Приморье, Новосибирск, Краснодар и иные места. Спиленные деньги не будут работать в крае – оборачиваемость денежной массы в указанных регионах выше, чем в крае. Бизнесмены это учитывают (иначе они не будут ими). Большинство местных деляг при Саныче распоряжались деньгами в крае, где могли контролировать, хотя вкладывать куда-либо было выгодно, но опасно. А нынешние распорядители будут вкалдывать туда, где выгодно – не в крае».
Вот такое народное объяснение конфликта местных элит с командой.
губернатора.
Авторы письма 38-и заканчивали свое послание приглашением Евдокимова прибыть на очередную сессию краевого совета и лично дать ответ на все вопросы. Долгонько же пришлось депутатам ждать своего губернатора. Письмо было написано в середине декабря, а пришел Евдокимов на сессию в конце января 2005-го, сразу же приняв дружески-покаянный тон. «Кое кто делал телодвижения, которые не на пользу краю…», «Это не значит, что я плохой или вы плохие…». «Никакого пожара не существует, но я буду искренне рад, если вы предложите кандидатуру…», «Я не понимаю, как это заниматься интригами или разборками, я всегда был открыт…», «Как я мог не доверять людям, с которыми я прошел выборы…», «Ведь многих ко мне не допускали, и я не мог об этом знать…» и так далее все в таком же духе.
Но сбить с толку команду Назарчука подобного рода туманными и вместе с тем добросердечными рассуждениями было нелегко. Это были ребята искушенные в политических разборках, умеющие, когда надо, бить наотмашь.
– По вашим ответам складывается впечатление, что кадровой ситуацией вы совершенно не рулите, – жестко заметил депутат Юрий Шамков. – Нехорошие люди, нехорошие замы, что-то от вас скрывали… Это даже опаснее, чем незнание экономики.
Его поддержали другие. Но толку от этой перепалки было немного. Евдокимов пообещал к марту прописать структуру кадровой политики и назначить в администрацию выдвиженцев крайсовета. Однако, пока суд да дело кадровая карусель продолжалась теперь уже с ориентацией на родственников и друзей. На место исчезнувшего дальневосточника Иуса, на которого возлагалась ответственность за топливный кризис, председателем топливно-энергетического комитета администрации был назначен 28-летний инженер-коммунальщик из Волгограда Сергей Евдокимов (по слухам племянника губернатора), а его жена стала одним из руководителей экономического управления администрации.
Очередным вице-губернатором по топливно-энергетическим делам стал давний друг, деловой партнер и спонсор Евдокимова Анатолий Полонский, который некогда был снят с поста гендиректора «Алтайэнерго» и возглавлял «Алтайгосэнергонадзор».
Ну, а с должностью руководителя аппарата администрации после ухода Ермолова творилось и вовсе нечто несусветное. Назначенный на нее Павел Карасев, едва проработав месяц, был отставлен и на его место был назначен ранее претендовавший на этот пост доверенный помощник губернатора Юрий Селезнев, которого прочили в руководство ФОМСа. Но специальная снятая ради этого с должности Ирина Долгова сумела отсудить свое место, и Селезнев был возвращен в Голубой дом теперь уже на давно желанный им вице-губернаторский пост главы аппарата.
От этого мельканья лиц в коридорах администрации кружилась голова. Хозяйственный отдел не успевал менять таблички на кабинетах, посетители, придя на прием к одному руководителю, заставали в кабинете совершенно незнакомого человека. Журналисты сполна отыгрывали эту ситуацию, рассказывая, как они отыскивали то одного, то другого начальника, не успевавшего войти в курс дела.
В этой ситуации депутаты, которым в соответствии с договоренностью предлагались руководящие посты в администрации, отказывались от них, не желая выполнять роль камикадзе и давая затем Евдокимову право говорить на сессии: «Ведь вам же предлагалась должность, вы же сами не пошли». А Константин Емешин, побывав на одной сессии крайсовета и наблюдая все происходящее там, мечтательно заметил тоном опытного политолога: «Как политтехнолог я сидел и смотрел: а ведь можно было бы прекрасно раскрутить проект «народный губернатор». Евдокимов бы общался с народом и улавливал беды и проблемы людей, а команда в правительстве края технологично управляла регионом. Вот только команды губернатору не удалось собрать, а все замены чиновников идут разрозненно по типу «шило на мыло», а потом «мыло на шило».
«Миша, уходи!» В конце февраля депутаты вознамерились провести очередную сессию крайсовета, на которой решено было обсудить работу губернатора и предложить ему подать в отставку. Но Евдокимов перехватил инициативу и выступил с предложением создать правительство края во главе с Сергеем Шабалиным. Среди семи замов премьера он назвал двух депутатов и пять членов своей команды. Крайсовету ничего не оставалось как согласиться, ведь из восьми руководителей правительства трое представляли местный парламент. Как же не дать поработать такому правительству, которое с самого начала окрестили антикризисным? Шабалин проявил готовность его возглавить, а пока оно не создано (ведь для этого парламенту необходимо принять целый пакет соответствующих законов) занять пост первого и единственного вице-губернатора.
Выдвинул он и другое условие – состав правительства премьер будет формировать сам, на что Евдокимов немедленно отреагировал, заявив на встрече с журналистами: по своему усмотрению назначать чиновников у Шабалина не получится. И присовокупил примиряюще: «Конечно, мы будем формировать правительство не без учета мнения Шабалина».
Ну, а пока суд да дело происходит очередная реформа руководства краевой администрации. Теперь Евдокимову подчиняются кроме первого вице-губернатора еще и два просто зама – Кочергин – руководитель аппарата и Баклицкий – полномочный представитель губернатора в крайсовете, остальные замы, курирующие социально-экономический блок, выходят на Шабалина.
Вроде бы такой порядок можно было рассматривать, как компромисс между старой структурой и вариантом правительства. Будущий премьер наделялся большей властью и большей ответственностью уже сейчас. И он через две недели после своего назначения вторым лицом в крае отчитывается в «Алтайской правде» о том, что делается, что должно быть сделано в ближайшее время – подготовка к паводку, к посевной, к следующему отопительному сезону. «Топить с колес больше не будем. Но дело не только в завозе угля, нужны инвестиции в коммуналку, надо менять старые котлы, перекладывать теплотрассы, ставить счетчики энергопотребления». Уж в этом-то будущий премьер – специалист, край задолжал только что оставленному им «Алтайэнерго» миллиард рублей. «Наверное, и пошел на новую должность, чтобы выколотить эти деньги», – предполагает кто-то на Интернет-форуме.
А крестьянам Шабалин отнюдь не в духе популистских заявлений своих предшественников сообщает дурную весть. «Алтайагропрод» после прошлогодных невозвратов долгов – банкрот. Теперь предлагаем хозяйствам кредиты под гарантии районных бюджетов. Берите – но расссчитываться будете сами.
О том же говорил и Евдокимов, собрав руководителей админстраций районов и городов. Видно, прошлогодняя нервотрепка была ему памятна, брать на себя, на край ответственность за долги хозяйств губернатор больше не хотел. Вот вам 200 миллионов рублей на подготовку к посевной, говорил он теперь, не вернете – сократим районные бюджеты. Что там сокращать, отвечали районщики, уже сейчас на зарплату бюджетникам не хватает.
Они вообще не шли на контакт с губернатором. Когда Евдокимов стал спрашивать, кого бы они хотели видеть на посту вице-губернатора по сельскому хозяйству, угрюмо отмалчивались. А некоторые, если и выступали, то позволяли себе повышать голос на губернатора, утверждая, что работа с ним им идет как год за три. Евдокимов только вздыхал в микрофон, наверняка зная как незадолго перед тем во время приезда в край заместителя Квашнина по кадрам к нему целыми делегациями ходили с челобитными – «Защити, отец родной». Ну, а уж Баклицкий не из тех кто смолчит да будет вздыхать. «Хотите получить маленькую революцию, так вы ее получите», – заявил он на совещании. Да еще Кочергин подбавил, назвав районщиков бессовестными. Так и шла эта перепалка.
Но она не ограничилась стенами зала для заседаний Голубого дома. Через несколько дней 38 глав муниципальных образований городов и районов края оборатились с письмом к Квашнину и руководителю администрации президента Дмитрию Медведеву, в очередной раз излагая список претензий к краевой администрации и заявляя, что разрастающийся кризис может быть приостановлен только при досрочном прекращении полномочий губернатора.
В те же дни было распространено обращение к Евдокимову местных отделений 21-й партии – от «Единой России» до коммунистов и Союза правых сил – с призывом уйти в отставку. Это письмо, многократно обсуждавшееся затем в СМИ, носило неофициальное название «Миша, уходи!» В числе подписавших в качестве лидера Аграрной партии был и Назарчук.
И тут же покатился вал публикаций в центральной прессе, посвященных кризису власти в регионе. При этом отмечалось, что Алтай находится отнюдь не в уникальном положении. Журнал «Новая политика» сопоставил ситуацию в трех российских регионах – Архангельской и Рязанской областях и Алтайском крае, – где примерно в одно и то же время к власти пришли так называемые несистемные кандидаты – бизнесмен Николай Киселев, генерал Георгий Шпак и артист Михаил Евдокимов – и дальнейшие события разворачивались по схожим сценариям.
Журнал перечислял события, которые происходили во всех трех областях с последовательностью, напоминающей «дежа вю»: «Внезапное появление на политическом горизонте харизматической фигуры, шумная и крикливая кампания, обещание самых немыслимых благ, неожиданное доверие избирателей, а после появление вообще никому неведомых теневых фигур, нашествие в регион «варягов», быстрая дискредитация триумфатора, объединение под флагом борьбы с ним разных политических сил».
Эта публикация лила воду на мельницу президента, предложившего назначать, а не выбирать губернаторов пусть даже и носящих эпитет «народный». При этом делался своеобразный «комплимент» российскому избирателю, который по мнению журнала демонстрирует способность делегировать во власть совершенно некомпетентных и безответственных лидеров, переживающих после прихода на властный олимп поразительную трансформацию личности. «Вчерашний весельчак, общительный, уверенный в себе человек превратился в мрачного анахорета, избегающего общения со СМИ, не умеющего вести диалог с депутатами и оппозицией. Успешный генерал откровенно растерялся на посту губернатора, не понимая как управлять, в общем-то, не самой проблемной областью. Способный и разумный вчера бизнесмен лихорадочно перебирает кадры, не зная на кого опереться в управлении огромной приполярной областью».
В этом во многом верном рассуждении имелась одна опасность для издания, ангажированного властью. Коль скоро народ демонстрирует неспособность выдвинуть в лидеры компетентных и ответственных людей в трех регионах, то какие основания думать, что он выдвигает таковых людей на других уровнях и в других регионах. Ведь тот же самый народ голосовал и за Путина.
Но то, что для журнала «Новая политика» является издержками демократии, для Константина Емешина, заслуженного алтайского демократа, – позитивный политический процесс. Анализируя природу политической жизни и природу власти на Алтае, он считает, что в крае наконец-то наступило долгожданное разделение властей, появились равноценные фракции в парламенте, причем ни одна из них не имеет «контрольного пакета». И не надо пугаться того, что между ветвями власти идет жесткая дискуссия. Вместе с тем он отмечает, что в массовом сознании в крае возобладала идеология «поиска царя». И надежда на то. что этим добрым царем окажется Евдокимов оправдалась далеко не для всех. Край захлестывает вал писем. Одни защищают Евдокимова, другие требуют отправить его в отставку. Более того это стремление к политическим переменам охватывает и города. Пошли письма, требующие замены мэра Бийска.
Емешин усматривает во всех этих явлениях прообраз «оранжевой революции», которая по его мнению начинается с Алтая. Вместе с тем его мучают сомнения по поводу происходящих в крае событий. «Я за оранжевый цвет, – пишет он, – но против революции, поскольку имею опыт участия в революции 1991 года, когда демократы победили, но уже через месяц плодами этой революции начали пользоваться вылезшие откуда-то проходимцы и представители старой элиты. Это слабое место любой революции. Сейчас этот же процесс мы переживаем в Алтайском крае, когда в апреле 2004 года свершили революцию, избрав Евдокимова».
Социологический опрос проведенный университетскими социологами среди барнаульцев однако отнюдь не фиксировал революционную ситуацию в крае. Одна треть опрошенных считает, что политическая ситуация в крае ухудшилась, а друга треть – что все осталось без изменений. На вопрос «Каким институтам власти вы доверяете?» 42 процента респондентов ответили – президенту Путину, 4 процента – Евдокимову и столько же – краевому совету. Церкви доверяют 15 процентов и почти столько же – как вы думаете кому? – ФСБ. А 25 процентов – вообще никому не доверяют. Трудно сказать, насколько достоверно отражает этот опрос истинный менталитет жителей края, но уровень доверия равный как для церкви, так и для тайной службы – это поражает воображение.
31 марта противостояние законодательной и исполнительной власти в крае достигло своего пика. На сессии крайсовета депутаты при соотношении голосов 46 – за и 5 – против вынесли вотум недоверия губернатору. Но прежде чем это произошло, Евдокимов отказался зачитывать на сессии ежегодный доклад о положении дел в крае, мотивируя это тем, что депутаты не могут да и не хотят объективно оценить его работу, и обратился через голову крайсовета к народу, отправив в СМИ соответствующее заявление и текст доклада.
На самой же сессии он сказал: «Все это время вы оказывали мне противодействие. Я не заслужил такого отношения. Лучше пойду поработаю». И с этими словами покинул зал. Это был разрыв дипломатических отношений, после которого следует открытая война.
Во взрыве комментариев этого события, которые последовали в центральных и местных СМИ, во всевозможных оценках и прогнозах, во всей этой полифонии мыслей и чувств прозвучала одна трагическая и страшная нота – небольшое стихотворение человека, который назвался Сергеем, просто Сергеем. Вот что пишет этот Сергей на интернет-форуме.

Я ненавижу Россию и ненавижу совок.
Вспомнил свою биографию и не ужаснуться не мог.
Вся наша жизнь страдание. Кризис – две тысячи лет.
Влечем существование, а выхода из кризиса нет.
Здесь власти нет закона. И человек – ничто.
Здесь говорится много, не делается ничего. Здесь могут завод построить, который не будет открыт.
Преступники здесь – герои, а государство – бандит.
Здесь любят все на халяву и платят деньги с трудом.
Здесь в реки спускают отраву и пьют эту воду потом.
Устал я от этого бреда. Ах, если б уехать я мог!
Я так ненавижу Россию за бесконечный совок.

Слово не воробей. 5 апреля исполнился год с прихода Евдокимова к власти. И казалось, что снова повторяется предвыборная ситуация с ее митингами, публичными выступлениями, противостоянием сил в крае. К фигуре нашего героя снова приковано внимание всей страны.
Конфликты губернатора с местным законодательным собранием бывали в других регионах, но до вотума недоверия не доходило нигде. Теперь решение было за президентом. В соответствии с федеральным законом он мог, опираясь на недоверие депутатов, снять губернатора с должности. И Евдокимов бросился в Москву, надеясь на встречу с Путиным. Но в ожидании приема он выступает на общенациональных трибунах с объяснением причин конфликта с тем, чтобы хоть в какой-то мере подготовить общественное мнение.
И как год назад, когда он появлялся в алтайских аудиториях в сопровождении агитировавших за него друзей-артистов, приходит на пресс-конференцию в «АИФ-новости» с Александром Панкратовым-Черным, Валерием Золотухиным, Александром Михайловым, бардом Олегом Митяевым.
В общем, это был спектакль, где группа поддержки создавала образ черной и злой силы, противодействующей народному губернатору. «Посмотрите, какое время они выбрали: революции в Грузии, на Украине, в Киргизии – а давайте-ка и на Алтае устроим!», – говорил Панкратов-Черный. Кто это они? Конечно же, Назарчук, Суриков, Чертов. «Я обращаюсь к Владимиру Владимировичу Путину, – пафосно восклицал Золотухин. – Почему дозволено пинать всенародно избранного губернатора? Я прошу, чтобы Кремль обратил внимание на ситуацию и поддержал губернатора».
Но особенно поразил журналистов своими историческими аллюзиями сам Евдокимов. Говоря о назначении Сурикова куратором Алтайского края в полпредстве президента в Сибирском федеральном округе, он сказал: «Это все равно как если бы 9 мая 1945 года европейское сообщество пригласило Сталина и сказало ему: «Нам некуда девать Гитлера, пусть он покурирует Советский Союз».
Тем не менее, СМИ наперебой приглашали скандального алтайского губернатора, предоставляя ему слово, донося до читателя, зрителя, слушателя образ мышления и стиль прямых, не отредактированных пресс-службой выступлений. Особенно колоритно это звучало по радио в прямой записи, со всеми запинаньями, кряхтеньем, шмыганьем носом. Да и тексты тут уж выдавались не менее сочные, чем сравнение Сурикова с Гитлером. У него спрашивали, не жалеет ли он, что прошли сценические времена, когда в адрес артиста раздавались только аплодисменты. И вот, что он отвечал: «Да, нет, ну а что жалеть?.. Я нормальный крепкий актер, как в кино, так и на эстраде. Я очень хороший режиссер, потому что у меня никогда не было режиссеров, я сам все делал. И я очень хороший писатель, потому что половину классики, которую я исполнял, написал я сам. И так далее. Поэтому здесь жалеть-то о чем?»
Это о себе с присущей ему скромностью. А вот о политических противниках. «Я никому из них не желал зла. Тому же Назарчуку Александру Григорьевичу, пожилому человеку, которого, в общем-то… кресла-то под ним уже не было практически. Я же его оставил в этом кресле. И вместо, извините, стакана коньяку я заполучил вот такой вот оборот…»
В его монологе политическая ситуация в крае низводилась до уровня личных отношений, бытового анекдота, подобно тому как это было в его эстрадных миниатюрах про крестьян, которые ссорились, мирились, выпивали вместе, а бывает и дрались. И ведущий радиопередачу невольно впадал в иронический тон, тем самым еще более оттеняя такую особенность выступления своего гостя, как бы не воспринимающего этой иронии и обо всем говорящем всерьез, с сожалением, а то и с обидой на своих неразумных и злых противников, не желающих видеть, какой он, Евдокимов, хороший, сколько добра сделал людям и краю.
«То, что сделал Миша в Алтайском крае (это он о себе в третьем лице говорит – М.З. ), это знает народ, который сейчас на улицах уже третий день… Я его не агитировал, просто народ знает, что я сделал. Я, кроме добра, ничего не сделал».
Ведущий спрашивает, что же он все-таки сделал в крае? – «Да много, Господи»…– «Ну, что вы имеете в виду? Ну, то, что не сорвали посевную, не сорвали отопительный сезон, ну, это как бы прямая непосредственная обязанность любого руководителя… Что вы можете себе в актив записать, Михаил Сергеевич?» И Евдокимов начинает вспоминать. Ну, конечно же, в первую очередь – автомобили «скорой помощи» и школьные автобусы – 180 штук, купленные на махмудовские полтора миллиона долларов. «Это из внебюджетных средств, этого никто не делал. С этим никто не считается. И из них никто об этом нигде не говорит. А почему не сказать бы? Так и так, мол, Михаил Сергеевич сделал. Нет, ничего подобного».
Прямо-таки детская обида звучит в его голосе. Ну, как же так, как не замечать моего благодеяния?
«Ну, а еще что?» – все допытывается недобрый ведущий. И его собеседник с натугой какой-то припоминает: зарплату повышаем, дороги строим, лучше, качественнее, чем раньше… «Что еще тут, я не знаю сочинять…»
Так и хочется сказать: «Да, пошли ты, Михаил Сергеевич, дорогой ты наш народный губернатор, этого надоедалу радийного куда подальше. Все равно ведь народ на Алтае за тебя, сделал ты там чего-нибудь или не сделал, люди за тебя, вон, на митинги выходят в Барнауле, и в Бийске, и даже в Рубцовске, только что опоминающемся от зимних холодов».
А под самый конец, под занавес этого театрального действа – убойный, прямо скажем, провокационный вопрос. «Если президент примет негативное для вас решение, вы подчинитесь или возглавите личную революцию?»
Ну, что бы сказать: подчинюсь, конечно, я же законопослушный губернатор, как не подчиниться. Но наш герой не их таких. «Если народ пойдет, я, конечно, пойду с народом. Обязательно. А что же?» – «Даже против президента?» – «Если бы я был враг своей страны, – отвечает Евдокимов, и ведь некому подсказать, некому посоветовать – ни пресс-секретаря Пименова рядом нет, ни старого друга Борматова, ни даже Баклицкого, уж на что решительный мужик, но все же осадил бы, одернул – не надо, Миша, не дразни гусей, загляни в будущее… Никого нет, только черный микрофон и напрягшееся лицо ведущего. И он продолжает: «… и тем более своего Алтая. Извиняюсь за слово «тем более» (еще шутит, гаерничает, видно, не понимая, какие страшные, судьбоносные для себя слова он произносит – М.З) – «но как говорится, всегда свое болото оно как-то ближе. То я тогда не понимаю, если я враг своей стране, тогда что мы будем делать дальше? Как будем жить вообще? Как крестьянин сможет себя вообще считать человеком, если о нем никто не думает? Ну, как, вот вы мне можете объяснить?»
Этот последний словесный мусор уже не имеет значения. Главное выскочило, как воробей, которого не поймаешь: «Если народ пойдет, я пойду с народом». То же мне Стенька Разин, Пугачев алтайский! Бедный, бедный Миша, севший не в свое кресло, бедный парень, одержимый харизматическими мечтами. Недолго тебе осталось жить.
Алтайский майдан. Вернемся, однако, на Алтай. Пока губернатор витийствует на радио да на пресс-конференциях, его команда, которую теперь как в предвыборные времена можно называть штабом, времени зря не теряет. Уже 31 марта, в день той самой «вотумной» сессии крайсовета у Голубого дома проходит митинг в поддержку Евдокимова, в центре которого – активисты движения «Пробуждение».
А на следующий день на улицах Барнаула начинается сбор подписей под письмом Путину в защиту губернатора. Подпись под этим документов можно также поставить, позвонив по телефону в офис «будильников», где организовано круглосуточное дежурство. К 5 апреля собрано 15 тысяч подписей. Сотовый телефон лидера «Пробуждения» Алексея Никулина, по которому идут звонки, раскален от беспрерывных звонков. Горячая линия (к ней добавлены дополнительные телефонные номера), работает с пяти утра до двух ночи. Два дня спустя число подписей доходит до 27 тысяч. Их собирают и в Бийске.
6 апреля на сайте «Пробуждения» публикуется информация о плане развертывания на центральной площади Барнаула палаточного городка протеста. С этой целью ведутся переговоры с предпринимателями, готовыми обеспечить функционирование барнаульского майдана, разрабатывается символика кампании протеста. Какой цвет будет, спрашивают у «будильников»? Может, оранжевый? Заимствовать у Киева так уж все. Нет, предполагается, что скорее желтый.
Естественно, эта тема становится главной и на интернет-форумах. Точки зрения самые разные.
«Столкнешься с интригами Назарчука, беспомощностью Евдокимова и хочется на Майдан».
«Несостоявшиеся и комплексующие будильники забывают, что вторая половина населения и охладевшая к МСЕ часть первой составляют значительную силу. Пока что вторая половина не предпринимает адекватных действий в защиту здравого смысла. Но это весьма возможно. Возникнет противостояние, которое неизвестно во что выльется».
«По поводу майдана. Участвующим в той акции платили ежедневно 50 гривен (300 рублей), три раза бесплатно кормили, развлекали популярной попсой, раздавали контрацептивы. Добавьте, что все ректоры вузов отменили занятия – приказ мэра столицы. Здесь скорее будет вариант экзальтированных «гамсахурдиевских колготок»… Опять же, история второй раз будет в виде фарса».
«Никогда не поверю, что будильники делают это исключительно из любви к справедливости…Почем опиум для народа? И кто оплачивает этот банкет?»
«Слышь, ты, кроме денег уже ничего не видишь в этой жизни? Я лично отдам свои кровно заработанные деньги, чтобы поддержать людей в пятницу. И буду сам тягать сумки с едой, если этого потребует ситуация».
«Вы же понимаете, что начни в России майдан, и не остановишь. А если вы лично не намерены отвечать за действия разъяренной толпы, то и не нужно ее провоцировать своими мечтаниями. Год работы Евдокимова, по моему мнению, показал поразительный факт: кого ни поставь на управление краем – хуже не будет».
«Пробуждение», как я понял, это 10-15 человек. Все остальные, человек 150-200, появились сразу же после митинга 31 марта. Количество желающих присоединиться к ним растет с каждым днем. Вот и я решил им помочь, чем могу».
Вот это, как снежный ком растущее число людей активно выступающих за Евдокимова, эта растущая энергия протеста, направленная в данном случае на поддержку типичного народного вождя, не умеющего ни работать, ни говорить, харизматика и популиста, но своего, родного, воспринимаемого как надежа-царь, которому и поплакаться можно, и о защите попросить, все это и пугало власть от Кремля до Новосибирска, и от Барнаула до распоследнего сельского района. Этот толстомордый и косноязычный человек был словно символ перманентной революции, начавшейся в 91-м и загнанной затем в подполье, в глубины душ человеческих, а вернее не революции, а бунта русского – бессмысленного и беспощадного.
Вот почему так парализованно молчал Путин, интуитивно ощущая опасность этого бунта в одном отдельно взятом крае. Молчал, не принимая Евдокимова, поручив встречу с ним главе своей администрации Медведеву и не зная, на что решиться. Отправить губернатора в отставку, значит создать прецедент для других областей, где законодательные собрания, представляющие местные элиты, начнут интриговать против губернатора. Но самое-то главное даже не это, тут как-то справиться можно, а вот волнения низов на Алтае, призрак Майдана, который может начать шествовать по стране, как когда-то обещанный коммунистическими вероучителями призрак коммунизма по Европе. Это было пострашнее.
5 апреля – митинг на привокзальной площади Бийска. Собралось от двух до трех тысяч человек. Жаркие речи в поддержку народного губернатора, транспаранты с возгласами от предпринимателей, от ветеранов войн – Великой отечественной, афганской, чеченской… Чеченские ветераны особенно рьяно выступают в защиту Евдокимова. Они даже организуют митинг в Рубцовске, на который с транспарантами «Это наш выбор! Это наш губернатор!» пришли полторы тысяч горожан. Тут же собирали подписи под письмом президенту. Кампания по сбору подписей проходила по всему краю.
В штаб пробужденцев в Барнауле поступали толстые тетради с автографами из сельских районов. А в самом этом штабе, небольшой комнате в трехэтажном доме в центре города, почти круглосуточно продолжала работать горячая телефонная линия. Число подписей приближалось к пятидесяти тысячам.
Журналист Анна Тюрина, просидев у этого телефона два часа, зарегистрировала 60 звонков. Обращались старики, женщины, представители целых семей. «Вы и Васю моего запишите. Он тут рядом сидит. Вася, подай голос». И Вася подавал голос.
Этих подписантов не интересовало существо конфликта губернатора с крайсоветом, так же как и не занимало их, что сделал и чего не сделал губернатор, какова его программа. Они защищали Евдокимова априорно, изначально, он для них был символом противостояния ненавистной чиновничьей системе.
8 апреля – митинг в Барнауле. Сам Евдокимов, уже вернувшийся из Москвы, к людям не вышел, видимо, не желал накалять и так раскаленные страсти. Да и того радийного заявления по поводу готовности возглавить народную революцию с него было достаточно. Собралось больше тысячи человек, многие с желтыми лентами на рукавах – определившийся наконец цвет движения. Все же не оранжевый – свой у нас, желтый. Боялись эксцессов, полагая, что они могут быть спровоцированы. Поэтому милиции согнали на площадь немерено. Так и митинговали в плотном милицейском кольце. Выступали Баклицкий, Панкратов-Черный. Актер говорил в своей манере, в которой, как он полагал, видимо, надо говорить с народом: «Земляки… спасибо за поддержку моего друга Миши… Я думаю, мужик выдержит…» Впрочем, это было неважно. Каждый кричал, что мог. Какая-то женщина называла Евдокимова жемчужиной края, уверяла, что его сюда Бог послал. Все сходило, лишь бы выплеснуть страсти.
Получалась своеобразная ситуация. Все основные политические силы края – законодательная власть, предпринимательские союзы, политические партии – были против губернатора, а низы, массы, особенно социально ущемленные слои, яростно защищали его, видя в нем свою надежду в тягостном существовании.
В сущности, в крае шла кампания гражданского неповиновения, ставившая федеральную власть в тупик. Можно было сколько угодно смеяться над репризами Евдокимова в его публичных выступлениях, иронизировать по поводу его непрофессионализма, но нельзя было не признать массовой поддержки губернатора, становившейся тем более упорной, чем больше формировался его образ жертвы злых чиновничьих сил.
Евдокимова любили и защищали теперь больше, чем в период выборов, где, что там ни говори, он победил с очень небольшим перевесом. И чувствуя это, он вовсе не собирался уходить сам, что, конечно, было бы большим облегчением для Кремля, не соглашался и на нулевой вариант, когда уходят оба – и он, и Назарчук. Он понимал, что время работает на него, и не собирался идти на мировую. Уж Назарчук ездил в Москву со списком возможных преемников губернатора – девять имен, и депутаты Госдумы от Единой России, и чиновник из Минфина, когда-то работавший в крае, и все тот же Чертов…– Кремль не принимал решения, отмалчивался, в лучшем случае предлагая противоборствующим сторонам договориться между собой. Но договариваться не получалось.
Тут бы работать вместе, время весеннее, село криком кричит, почти четверть хозяйств не сеяло зерновые, идет массовый сброс скота, только лишь одних коров больше двадцати тысяч голов ушло под нож, кредитов катастрофически не хватает, более шестидесяти процентов сельского населения сидит без работы, да и в городах свои проблемы, по задолженности по зарплате край в числе самых худших по Росиии. Тут бы предпринимать что-либо, используя бюджетные и другие инструменты, что все-таки даны администрации, ездить бы в Москву не с челобитными друг на друга, а совсем по другим делам. Но какая работа, когда на разных этажах Голубого дома, где разместился крайсовет и администрация, все полно интриг, планов, прогнозов…
В администрации – опять передел портфелей. Очередным вице-губернатором назначается Алексей Сарычев, демократ первой перестроечной волны, бывший некогда в течение одного срока депутатом Госдумы от Алтая, а потом работавший долгие годы на высоких должностях в Москве.
А в начале мая в Барнаул прибывает Михаил Козлов, назначенный по рекомендации Москвы вице-губернатором, своего рода комиссар кремлевский, государево око, страж лояльности. Это вываренный во всех водах правительственный чиновник, работавший в Туве, а в последние годы в аппарате Совета Федерации, в Счетной палате. На Алтае он никого не знал, ни с кем никакими узами не был связан и тем самым мог претендовать на объективность в конфликте ветвей власти. Новый вице-губернатор, правда, несколько напугал местную элиту своими дружескими связями с московским бизнесменом – специалистом «по недружественным поглощениям» Александром Глуховским, который в последнее время проявлял интерес к Алтайскому краю. Считалось, что он уже контролирует акционерное общество «Алтайхимпром» и по некоторым данным вел с Евдокимовым переговоры о приобретении места сенатора от краевой администрации. Козлов на первой же пресс-конференции отнюдь не скрывал свои связи с Глуховским, но заявил о неведении относительно репутации друга и его алтайских интересов, чему никто, конечно, не поверил.
Все это было довольно тревожно, тем более, что новый назначенец должен был стать вторым лицом в крае, выполнять функции первого вице-губернатора, несмотря на то, что таковым считался Шабалин. Но его роль в руководстве становилась все более формальной, о создании правительства под шабалинским премьерством никто не и не вспоминал, все понимали, что идея правительства была лишь картой, отыгранной в свое время губернатором в игре с Назарчуком для отсрочки вотума недоверия. Теперь же когда все карты были брошены на стол, и противостояние ветвей власти достигло своего апогея, Шабалин со всеми своими планами и управленческим профессионализмом был никому не нужен. Игра шла на другом поле.
Заявление Квашнина. В конце концов, в последние дни апреля последовало заявление Квашнина, сделанное им по итогам его участия в сессии крайсовета. Он сказал, что необходимо принять меры для того, чтобы не довести ситуацию в крае до революционной. И далее: «Власть не может создаваться под личность, должна быть личность во власти… От безвластия страдает народ. Депутаты краевого Совета и администрация Алтайского края должны сформировать и представить к 11 мая единую систему и структуру исполнительной и законодательной власти». Иными словами, договаривайтесь сами, ребята, вот вам срок и извольте к этому времени примириться.
Характерна реакция интернет-форума на это заявление. «А как они – от Кремля до Новосибирска – все-таки боятся! – пишет человек, укрывшийся под многозначительным псевдонимом Петров-Сидоров. – Мишки Евдокимова боятся, народа своего боятся. Не понимают, но чувствуют – довели народ».
А вот, что, не стесняясь в выражениях, пишет Макс: «Полностью согласен с предыдущим оратором…Мишка – натура гадкая и мелкая, но народ в значительной части его реально любит и они просто ссут разрубить ситуацию, как ни вульгарно это звучит».
Гудериан (экий провокативный псевдоним выбрал себе человек! – М.З.): «ЕМС надо уходить… Не дадут ему в крае работать. Да и сам он видимо не сможет. Кишка тонка, не дорос до умения держать удар и гнуть свою линию».
Вместо подписи слова: «Размышления у парадного подъезда»: «Нет тут никакой политики, а есть тут только деньги. Кто-то делит полиметаллы, а кого-то кинули в агропроде, а еще кому-то должность не дают. А Квашнин ждет сигнала из Кремля, а сигнал не поступает».
Не надо пугать: «Никто за Евдокимова на баррикады не пойдет. У него нет никакой поддержки в народе. А десяток-другой эмоционально взвинченных истеричек (и мужского и женского пола), желающих пограбить, никакой угрозы не представляют».
Иван Климов: «Не знаю, про кого тут говорит «Не надо пугать», но я пойду на баррикады. Раньше тоже думал: какие придурки эти «оранжевые» или «киргизы», а теперь просто зло берет за то, что нет справедливости. Если Евдокимова Путин снимет, я всех, кто против нашего губернатора вякал, буду душить голыми руками. И не потому, что мне по фиг, а потому что посадят на место Миши какое-нибудь чмо, типа Сурикова или Квашнина, а у меня пацан подрастает, не хочу, чтобы ему было стыдно за то, что он живет в Алтайском крае. В кои веки появился во власти нормальный, не ворюга, честный человек, так на него весь мир ополчился. Дело даже не в нем, просто я чиновников-сволочей по жизни ненавижу».
Какой полный психологический автопортрет дает этот Иван Климов – все тут: и ненависть к чиновной власти, и искренний, не показной патриотизм, и вера в евдокимовскую честность…
Де жа вю. Между тем губернатору необходимо как-то ответить на требование президентского полпреда, продемонстрировать стремление урегулировать конфликт, тем более, что и срок дан конкретный – 11 мая. И опять все идет по принципу «де жа вю». В феврале, упреждая решение депутатов о его отставке по мотивам управленческого бессилия, Евдокимов объявляет о создании правительства во главе с Шабалиным, которому будут переданы властные полномочия. Мол, все изменится, ребята, все поправим и ваших же представителей введем в это правительство. То, что ничего подобного не было сделано, это уж другой вопрос. Но на время острота противостояния была снята. Нечто подобное предпринимается и сейчас.
Ровно 11 мая губернатор предлагает всему действующему составу краевой администрации уйти в отставку. Почему? По причине решения краевого совета о неудовлетворительной работе администрации. А как же управлять краем? Написав заявления о сложении полномочий, все вице-губернаторы и руководители управлений и комитетов, тем не менее, остаются на местах и выполняют свои обязанности. И не вздумайте уходить в отпуск или брать больничный, грозит пальцем губернатор. Ни-ни, работа не ждет, идет посевная, подготовка к летнему отдыху детей.
Можно себе представить, с каким энтузиазмом будут трудиться чиновники, подав заявление об отставке. А пока они сеют и готовят детей к отдыху вице-губернатору Козлову поручено к 18 мая сформировать предложения по новому составу администрации с тем, чтобы представить их на рассмотрение майской сессии крайсовета. Более того, в целях развития миротворческого процесса и демократизации управления все кандидатуры руководителей администрации края будут обсуждаться в профильных комитетах краевого совета.
Ну, попробуй, скажи после этого, что губернатор не протягивает руку дружбы депутатам, не выполняет требования полпреда президента о совершенствовании структуры власти.
Правда, депутаты устами своего председателя Александра Григорьевича Назарчука утверждают, что они выражали недоверие губернатору и требовали ухода в отставку именно его, Михаила Сергеевича Евдокимова, а не всей администрации. Но это уж извините… Александр Григорьевич идет дальше: он заявляет журналистам на пресс-конференции, что у него имеется личная договоренность с президентом о том, что тот снимет губернатора, если депутаты второй раз выразят ему недоверие. И они выразили. Получалось, что президент не выполняет свое обещание.
Тут судя, по всему председатель крайсовета, несмотря на весь свой опыт, перегибает палку. В Москве на очередной примирительной встрече, которую проводил глава администрации президента Дмитрий Медведев, Назарчуку было предложено умерить амбиции и найти конструктивный подход в общении с администрацией Евдокимова. Мол, сами знаем, когда и что нам делать, нечего нас подталкивать.
Президент всячески избегает прямого общения с Евдокимовым, который с присущей ему мужицкой настойчивостью добивается этой встречи в любой ситуации. Даже пытается попасть в свиту Путина во время его поездки в Челябинск, но алтайскому губернатору в последний момент отказывают в праве участвовать в этом визите. Все это так. Но и снять Евдокимова, как того требует Назарчук, нельзя, причем не только из опасений оранжевых волнений в крае. Алтайская ситуация – в центре внимания всей страны. Примеру алтайских законодателей пытаются следовать и в других местах: в Нижегородской области депутаты требуют ухода губернатора Геннадия Ходырева, в Ивановской – губернатора Владимира Тихонова. И мотивации те же, что и на Алтае – неуменье управлять, сложное экономическое и социальное положение в области. Да где же оно не сложное? Пойди навстречу депутатам, этим представителям местных элит, вся выстраиваемая вертикаль власти – под угрозой. И это понимают не только в администрации президента, но и на местах. Около двадцати глав регионов и местных парламентов обращаются к Путину с просьбой не рассматривать пока ситуацию в Алтайском крае, нежелательный прецедент может создаться. Значит, остается ждать до поры, пока в регионе произойдет что-либо экстраординарное, позволяющее снять губернатора с веской мотивацией, а отнюдь не по просьбе крайсовета. Но ничего экстраординарного не происходит.
Уход варягов. А что вообще происходит весной и летом 2005-го – на последнем этапе евдокимовского губернаторства? Ну, конечно, продолжается кадровая чехарда. Это как хроническая болезнь, которую так просто не вылечишь. В июне уволен очередной заместитель, до недавнего времени исполнявший обязанности первого вице-губернатора, Николай Кочергин. А через несколько дней уходит Святослав Григорьев – фигура одиозная, известная своими националистическими устремлениями. Уходит, ничего особенного не сделав в социальной сфере, которую он курировал, мотивируя свою добровольную отставку тем, что его предложения по модернизации социальной политики не были приняты. И тут же исчезает из Голубого дома Иван Лоор, опытный аграрный чиновник, бывший вице-губернатором по сельскому хозяйству.
Автором этой очередной кадровой «зачистки» считают Михаила Козлова, который как будто бы создает пул свободных должностей для опять же очередного реформирования управления. Но какое это будет реформирование, никому неведомо.
Кого же, однако, назначают на эти должности? Место Григорьева предложено влиятельному депутату Екатерине Абрамовой, что можно расценивать как протягивание руки крайсовету, но Абрамова отказывается от вице-губернаторского поста. На место Лоора согласился пойти Владимир Попов, отнюдь не варяг, а свой, местный, в прошлом зоотехник, ставший аграрным бизнесменом. В июле курировать промышленность и транспорт пришел и другой «неваряг» Анатолий Корчагин – в прошлом директор «Сибэнергомаша», а потом глава администрации одного из районов Барнаула. Это также можно было рассматривать как попытку примирения с местными элитами.
А варяги покидали свои посты. В июле по собственному желанию ушел Баклицкий, что Козлов назвал мужественным решением. Вслед за ним покинул Барнаул и Сергей Тен, завершая тем самым уход евдокимовской команды первого призыва. Словно бы занавес закрывался на сцене с уходом старых актеров. Но по-настоящему ему предстояло закрыться в начале августа.
Пока же команда работала или во всяком случае имитировала кипучую деятельность. Механизм власти крутился, с пугающей монотонностью повторяя ошибки прошлого года. В июне прошел ежегодный угольный тендер. И опять-таки среди победителей оказались компании, раньше не принимавшие участия в таких тендерах и вообще не имевшие опыта поставки угля. Кто за ними стоит, чьи интересы здесь реализуются, оставалось лишь гадать. Вместе с тем «Сибирьэнергоуглеснаба» (СЭУС), выступившего спасителем края в прошлом году, в нынешнем – опять не было в числе победителей.
– Неужели они вновь хотят заморозить край, невзирая на печальный опыт прошлого года? – задается вопросом один из участников интернет-форума. – Поговорил об этом в администрации, а мне там с хихиканьем отвечают – те, кто имел опыт прошлого года уже не здесь, а те, кто сегодня второй раз наступают на те же грабли, их не было в прошлом году.
Недурное объяснение последствий евдокимовской кадровой чехарды. Одни, мол, натворили дел и ушли, а другие еще не успели ощутить последствий такого рода деятельности.
Но в данном случае взбунтовался крайсовет. Вмешательство в тендер руководителей двух его комитетов Сергея Серова и Владимира Вагнера привело к тому, что СУЭС вошел-таки в число победителей. А как быть с ценами на уголь, продолжал допытываться у администрации Серов, ведь в прошлом году они увеличивались дважды. Нужны твердые договорные условия. На что руководитель комитета по топливно-энергетическому комплексу краевой администрации Сергей Евдокимов с изрядной долей лицемерия заявил, что тендер носит рекомендательный характер, а выбор поставщика угля и заключение условий поставки зависит от глав муниципальных образований.
Лицемерие этого заявления заключалось в том, что руководитель комитета прекрасно понимал, что деньги на покупку угля в районы направляются из краевого бюджета и всегда есть возможность попридержать финансирование тех, кто не желает считаться с рекомендациями краевой власти. Тот, кто платит, тот и заказывает музыку. Тут такое переплетение интересов, такая борьба корыстолюбий, что черт ногу сломит! И Сергей Евдокимов все острее и болезненнее это понимал, что и побудило его месяц спустя после угольного тендера подать заявление об уходе по собственному желанию. По рассказам он обмолвился при этом следующей фразой: «Не хочу сидеть, ни одно решение администрации не выполняется, ничего нельзя, а уголь поставлять надо». Если его предшественник Иус покинул свой пост и уехал из края, когда города уже замерзали и за это предстояло отвечать, то Сергей Евдокимов предпочел не исполнять роль мальчика для битья и ретировался заблаговременно.
Глубокое понимание ситуации требовалось и в аграрной сфере. Малейшая нечеткость и промедление в выработке решений оборачивалось здесь потерями, исчисляемыми сотнями миллионов рублей. Только лишь задержка с выделением средств на приобретение топлива, необходимого для проведения посевной, обернулась потерей 354 миллионов бюджетных рублей. За это время цена на солярку поднялась на три рубля за литр, что при масштабах закупок, исчисляемых более чем сотней тысяч тонн, и привело к таким убыткам. И это при том, что на сельское хозяйство денег в краевой бюджет было заложено значительно меньше, чем в прошлом году. Эксперимент с кредитами, поддержанными московскими банками, Евдокимов нынче не решился повторять, и сев шел с отставанием от прошлогодних темпов теперь уже не из-за дождей, а исключительно по причине плохой организации работ.
Конечно, можно и должно было влиять не только на производственные кампании, работая в духе советского областного руководства, которое только и знало, что пахать, сеять да убирать, отчитываясь в сроках и темпах работ перед Москвой. В крае меж тем начинались глубинные и благотворные процессы интеграции аграрных и перерабатывающих предприятий. В создаваемых таким образом структурах бывший колхоз-совхоз вносил в качестве вклада в общий уставный капитал землю и свои отощавшие основные фонды, а пищевое предприятие, перерабатывающее колхозную продукцию, оплодотворяло объединение денежными средствами. Крайстат сигнализировал, что, входя в такие промышленные холдинги, аграрные хозяйства, как правило, заканчивают год с прибылью. Так стимулировать бы краевой власти – и исполнительной, и законодательной – этот процесс всеми доступными силами и средствами. Где там… До того ли, когда идет борьба, когда как в детской байке все только и думают о том, кто кого переборет – кит слона или слон кита. А для Евдокимова пора вмешательства в экономику, которым он тешил свои надежды и амбиции на первых порах, прошла, оставив горечь и изжогу. Мало было истории с кредитами под урожай, которую потом расхлебывали целый год, так ведь был имелся и другой соблазнительный проект, о котором, слава богу, потом никто уж и не вспоминал, ибо кончился он тоже провалом.
В ноябре 2004-го заявил губернатор о намерении добиться в 2005 году повышения уровня средней зарплаты в регионе с 4 до 6 тысяч рублей. «Тогда мне не стыдно будет смотреть в глаза моим землякам», – оповестил край Евдокимов. Но как это сделать? Предполагалось, что в краевой бюджет будут заложены некие механизмы бюджетного стимулирования, которые компенсируют предприятиям их расходы на рост зарплаты. «Будем компенсировать энергозатраты, выплачивать часть процентной ставки по кредитам, компенсировать затраты на новое имущество для технологических нужд, – обещал губернатор. – Ведь все эти затраты съедают львиную долю прибыли! Но предприятие должно повысить заработную плату своих работников до шести тысяч рублей. То есть повышать зарплату на предприятиях в будущем году будет выгодно». Какой заманчивый обмен: мы – вам, вы – нам. Бюджет предприятию – компенсационные выплаты, предприятие работникам – повышенную зарплату. На эти компенсационные выплаты щедрый губернатор обещал не много не мало – миллиард рублей. Но откуда возьмутся эти средства, что за механизмы будут включены для того, чтобы произошло такое бюджетное чудо, никто толком не знал.
Отвечал за этот проект вице-губернатор Сергей Тен, но к будущему лету, когда должен стать ощутимым рост зарплаты его уже не было в крае, и тайну этого несостоявшегося чуда он унес с собой. А зарплата, как выяснилось к весне не только не выросла, а совсем наоборот – начала снижаться. Да и как могло быть по-другому, если край в первом квартале 2005 года по словам того же крайстата стал входить в состояние нарастающего экономического кризиса, характеризующегося быстрым падением уровня промышленного производства, стагнацией в сельском хозяйстве и обнищанием населения.
В апреле Алтай занял первое место в России по объему невыплаченной зарплаты. Основной причиной этой задолженности аналитики считали трудности переживаемые малым и средним бизнесом, генерирующим основной объем такого рода долгов. Когда же городские власти Барнаула провели опрос представителей этого бизнеса с тем, чтобы выяснить, что больше всего мешает предпринимателям развиваться, то почти 60 процентов опрошенных предъявили претензии к этим же властям. Частые проверки, высокая арендная плата, длительное оформление и большой объем документов, не говоря уже о высокой стоимости кредитов и несовершенстве законодательства – все это давние беды и боли, которые мучили предпринимательскую среду как ноющий зуб.
Нельзя было отказать Евдокимову в добросовестном стремлении развязать самые тугие узлы краевой экономики и социальной жизни. Но как реализовать это стремление? Ведь Алтай выглядел ужасно даже на фоне других сибирских регионов. Его по старой памяти называли житницей Сибири и действительно площади, отведенные под зерновые, были большие, но что давала эта пашня. В Красноярском крае урожайность зерновых была вдвое большей, чем на Алтае с его двенадцатью центнерами с гектара. Да и в Томске и Кемерово собирали по 20 центнеров. Можно сколько угодно ссылаться на то, что на Алтае нет красноярских металлических руд и кемеровского угля, способствующих обогащению этих регионов, но уж почвы и климат, от которых зависит урожайность зерновых, здесь такие же, если не лучше.
А разрыв в зарплатах? Евдокимов не случайно определил шеститысячный рубеж рывка в этой сфере. В Новосибирске средняя зарплата оставляла 6,5 тысяч рублей, а в Кемерово – аж 7,8 тысяч. Даже в республике Алтай, так недавно еще входившей в евдокимовский регион, она превышала пять тысяч. Вот и догнать бы хотя бы Новосибирск, выйти за год на шесть тысяч. Но гладко было на бумаге… Легко говорить о бюджетном миллиарде, который пойдет на компенсацию затрат предприятий, а откуда его взять – за счет социально ущербных слоев или село обездолить?
Интересно прокомментировал на интернет-форуме губернаторские попытки вывести край на новый уровень развития некто, укрывший под псевдонимом Острый. «Поймите, Евдокимов прежде всего и только лишь артист, причем артист-пародист. Он ничего другого в своей жизни не делал и уже не сделает. Поэтому в России – он патриот России, в Израиле – человек, обожающий евреев, в Германии – практически немец и т.п. А на самом деле у него только одна разновидность патриотизма – он сам. Больше его ничего не интересует. Подобный эгоцентризм типичен, кстати, для избалованных публикой и деньгами артистов. Просто в данном случае еще и воспитания и образования, а также желания работать не хватает».
А вот что пишет «журналист из Барнаула»: «Почитаешь сторонников Евдокимова и Сурикова, а ведь и те, и другие правду говорят. Только друг с другом общаются как сквозь вату, не хотят слышать аргументы. Разве не правы пробужденцы и Митькин, что при Сурикове наметился определенный застой, что народ потерял в него веру, что он управлял авторитарно, создав свой клан. И то, что Миша – народный любимец, люди в него как в борца с бюрократией поверили, и он провел зачистку краевого болота. Абсолютно правы. Но и суриковцы правы. При авторитаризме Сурикова и зажиме демократии экономика, несмотря на объективную депрессивность региона, демонстрировала стабильный рост по несколько процентов. Евдокимов привел к обвальному падению. Школ вводили по 14 штук в год, а при Мише по две штуки, и те недостроенные. То, что Евдокимов местных стыдливых воришек поменял на акул, которые хапают по-крупному, тоже правда. И самое главное, народный любимец вообще не может управлять такой крупной социально-экономической единицей как край – кто будет отрицать. Поэтому спор бессмысленен, просто каждый отрабатывает свои деньги».
Вектор народной любви. В июле администрации пришлось фиксировать падение производства в первом полугодии на наиболее крупных промышленных предприятиях края. Сократил выпуск продукции «Алтайкокс», потерявший украинский рынок. Свои беды были на «Алтайтраке». Зимой там случился срыв производства из-за нехватки и плохого качества угля, потом выяснилось, что новые собственники предприятия финансово несостоятельны. В результате тракторов выпустили куда меньше, чем предполагали, что потянуло за собой сокращение производства на Алтайском моторном заводе, поставлявшем «Алтайтраку» двигатели… А в апреле спад пошел на комбинате химволокна да такой резкий, что угроза увольнения нависла над двумя тысячами его работниками.
Это было настолько серьезное ЧП краевого масштаба, что 19 июля в Барнауле состоялся профсоюзный митинг, на который собралось 800 человек. Протестовали против массового увольнения на комбинате, но критиковали и федеральные, и краевые власти. Впервые за год и три месяца евдокимовского властвования прозвучал призыв к отставке губернатора, не в крайсовете прозвучал, а на массовом митинге. Вектор народной любви неизменно ориентированный в сторону Евдокимова, словно бы начинал менять направление.
А сам объект этой любви, теряя популярность в крае, по-прежнему находился в центре общественного внимания в стране. В публикуемом журналом «Коммерсант-власть» рейтинге российских политиков, которые чаще других попадают в газетные заголовки, Евдокимов во втором квартале занял первое место, опередив Ходорковского. Парадоксальную ситуацию нежелания алтайского губернатора подавать в отставку при молчаливом бессилии Кремля пресса окрестила «эффектом Евдокимова».
Это пребывание в фокусе общественного внимания приводило и к общественному увенчанию. В июне президиум «Всероссийского общественного совета заслуженных деятелей России» присудил Евдокимову почетное звание «Лауреат летописи славных имен и деяний во имя России» и наградил его золотым орденом и золотым оружием. Эти пышные звания и награды вручались в правительственной резиденции в Санкт-Петербурге, где создана Аллея лауреатов, а в Русском музее – организована специальная экспозиция.
Такого рода церемонии, конечно же, вызвали иронический отклик на интернет-форуме. «Общественность настоятельно просит придать гласности всю летопись славных деяний ЕМС во имя России, здесь не тот случай, чтобы скромничать». А некто Олег, сбившись с иронического тона, с гневом и презрением писал: «Вы даже не представляете, насколько это хуже, дай Евдокимову абсолютную власть и бесконтрольность. При этом я считаю, что Суриков по человеческим качествам и порядочности тоже очень плохо. Но поймите, МСЕ считает, что ему все вокруг должны только по факту уже его существования на этом свете. И это должно быть помножено на очевидные комплексы от недостатка воспитания и деградацию личности, вызванную известным образом жизни».
Конец июня – начало июля наш герой провел в отпуске, последнем в своей земной жизни. Отправился в алтайский пансионат «Адару», что неподалеку от озера Ая. Здесь на берегу быстрой и холодной Катуни в двухэтажном VIP-доме он и проводил эти две недели вдвоем с женой. Конечно, настоящего отдыха не получалось, звонили телефоны, приезжали замы, дела не отпускали, не давали отключиться, забыть о том непосильном грузе, который взвалил на себя больше года назад, грузе, что грозил раздавить его как личность. Да он и был теперь совсем другой, чем в прошлые годы. Где там обычное для него веселье и застолье, хоровод друзей, пьянки-гулянки, пение и зубоскальство? Теперь это был мрачноватый, сдержанный человек, обремененный заботами и тяжелыми мыслями. Похоже, что его одолевали тягостные предчувствия. После смерти об этом говорили многие.
8 июля отпуск закончился и был еще один месяц, наполненный обычными делами – привычное противостояние с крайсоветом, попытки расшевелить Москву, получить гарантии, что увольнение не состоится, хозяйственные заботы, представительство…
7 августа. События этого воскресного дня впоследствии тщательно изучались и документировались. И потому стечение обстоятельств, приведшее к гибели нашего героя и двух его спутников (а всякая смерть – следствие стечения обстоятельств, результат сочетания случайности и закономерности) известно до мельчайших подробностей.
В шесть утра, когда Михаил Евдокимов еще спал в своем верхнеобском доме, его водитель Иван Зуев, немолодой, опытный, с тридцатилетним профессиональным стажем вождения человек, сел в стоящий в гараже краевой администрации шестисотый «Мерседес» с положенным губернатору госномером «0100 ОО 22 RUS» и погнал его в Верхнеобское.
Расстояние от Барнаула до села – 200 километров. Обычно люди преодолевают его часа за два с половиной, едучи сначала по городу, а потом через обский мост, через Бийск и далее, притормаживая на сложных участках трассы. Зуев подкатил к дому Евдокимова ровно в 7.30. Это давало потом понять, что обычная средняя его скорость при езде по краю превышает 130 километров в час.
День же губернатору предстоял такой. В селе Полковниково Косихинского района, на родине Германа Титова предстояли торжества по поводу 70-летия второго космонавта, в которых Евдокимов обещал принять участие. А потом надо было поехать к памятной стеле, установленной на месте знаменитой коммуны «Майское утро», где в 20-е годы жил и работал просветитель местных крестьян Адриан Топоров, организатор публичных чтений художественной литературы, о котором уже шла речь в нашем повествовании.
Посещение этой стелы можно было считать чем-то вроде поклонения святым местам Сибири, несущим в себе напоминание о духовном потенциале народа. И для Евдокимова с его обостренным чувством местного патриотизма имя Топорова, наряду с именами Шукшина и Титова, было свято.
Ехать он хотел всей семьей, но дочь Аня за день перед тем попросила начальника губернаторской охраны Романа отвести ее из Верхнеобского в Барнаул к подруге да там и осталась. Жене Галине Николаевне ехать на торжества не очень-то хотелось, но Михаил Сергеевич настоял, и она впопыхах выбежала к машине в домашних тапочках, уже в пути одевая туфли.
В то же утро охранник Александр Устинов, в прошлом спецназовский офицер, прошедший через многие горячие точки, звонил в Барнаул, выясняя, будет ли машина сопровождение. Ему было сказано, что сопровождение, то есть идущий впереди джип с охраной, снято по распоряжению начальника краевого управления внутренних дел генерала Валькова, в поездках по краю губернатору оно не положено. Можно было, конечно, взять охрану из Верхнеобского, где и машин имелось достаточно, и организовать сопровождение самим, но почему-то этого не сделали. Кто-то из руководителей края впоследствии объяснял это так, что, мол, был воскресный день, ехал губернатор на народное торжество, неудобно появляться с машиной вооруженных людей. Если так, тогда зачем было Устинову выяснять, будет ли сопровождение? В администрации же говорили, что в последнее перед смертью время губернатор подолгу оставался в Верхнеобском и как будто даже боялся оттуда выезжать, так что замы с бумагами к нему туда ездили.
Эта тема евдокимовских предчувствий долго муссировалась в губернаторском окружении. Но при довольно тонкой его нервной организации, при эмоциональности натуры такие ощущения могли быть даже без конкретных поводов. Вот и жена говорит, что во время той роковой поездки он, как ей казалось, нервничал, что, впрочем, объяснимо тем, что они опаздывали. По той же причине и гнали на огромной скорости.
Вообще-то человек, проехавший с Евдокимовым многие сотни километров, свидетельствовал, что сам Михаил Сергеевич, никогда не лихачил и не погонял шофера, а к машине относился как к живому существу, как крестьянин к коню – то руль или капот погладит, то перекрестит. Но так уж велось, что хозяин края ездит по дорогам с ветерком, с мигалкой, часто по осевой, иначе какой же он хозяин – ноблесс оближ.
А 7 августа, если уж без хозяина Иван Зуев за полтора часа преодолел 200 километров от Барнаула до Верхнеобского, то можно было себе представить, с какой скоростью он шел, чувствуя, что хозяин опаздывает.
Перед поворотом на Плешково «Мерседес» взлетел на пригорок, как полагают, со скоростью 180 километров в час и на переломе дороги Иван увидел перед собой метров в трехстах перекресток, где поворачивала налево «Тойота-Марино», в салоне которой кроме водителя – железнодорожного электрика Олега Щербинского – находились еще его жена с ребенком и подруга жены тоже с ребенком.
Щербинский повернул указатель левого поворота, но видеть мгновенно возникший сзади него «Мерседес» не мог, потому что сидел за рулем справа (в «Тойоте» правостороннее управление) да и появилась нагнавшая его машина слишком быстро. А у Зуева имелось шесть секунд до столкновения. За это время он должен был принять решение – обходить «Тойоту» слева или справа, где была достаточно широкая полоса чистого асфальта. Иван принял решение, привычное для водителя VIP-персон – слева, по встречной полосе. Оно-то и оказалось роковым. Уходя от поворачивающей налево «Тойоты», «Мерседес» «чиркнул» ее по касательной и вылетел в кювет, а затем, перелетая его, ударился в противоположный склон, соприкоснувшись с придорожной березой. Это был практически лобовой удар. Передние подушки безопасности раскрылись, но тут же были порваны деталями кузова. Трое мужчин погибли мгновенно. А Галина Николаевна, за мгновение перед столкновением нагнувшись, чтобы поправить пластырь на ноге, осталась жива, получив тяжелые повреждения.
Вот и все. Дорожный перекресток, кювет, береза, сокрушительный удар и жизнь Михаила Евдокимова мгновенно кончилась. Но не кончается пока наше повествование.

Мы и они. Хоронили в Верхнеобском, на сельском кладбище, рядом с могилой отца и матери. После проезда кортежа из Барнаула, где во Дворце спорта состоялось прощание, на трассе, по которой за три дня до того так лихо мчался покойный Иван Зуев, как капли крови алели гвоздики и розы. В Верхнеобском с реки слышались гудки пароходов и барж, прощавшихся с губернатором. Гроб несли под тихое церковное пение. Такая была из больницы просьба Галины Николаевны, чтоб музыки поменьше, пусть под церковное пение провожают. И еще просила, чтобы на похоронах не было Назарчука и Валькова, милицейского генерала, снявшего сопровождение.
Вальков в день похорон был уже отставлен президентом. Не помогло заявление главного управления МВД по Сибирскому округу, по сути дела подтвердившее правильность решения генерала: финансовая проверка, проведенная в краевом управлении внутренних дел, сочла сопровождение нарушением. Чтобы впредь это не считалось нарушением, министр внутренних дел Нургалиев в тот же день узаконил своим приказом сопровождение машин губернаторов в целях их дополнительной безопасности. Но это уже не имело значения. Разговоры о снятой охране шли на всех уровнях – от сельского кладбища до Кремля, подкрепляя мысль о подстроенности аварии.
На Верхнеобском кладбище во время похорон звучали вздохи: «Да, угробили Мишу». А в путинском самолете, летевшем из Барнаула после церемонии прощания во Дворце спорта, президент по свидетельству оказавшегося с ним рядом кремлевского корреспондента «Коммерсанта» Андрея Колесникова, задался вопросом: «Зачем сняли сопровождение?». Дальше происходит такой диалог между журналистом и президентом. «Весь Барнаул говорит, что его убили, – сказал Колесников. – Вы серьезно? – переспросил Путин. – Разве непонятно, что это такое стечение обстоятельств. – Когда барнаульского мэра незадолго до этого убили, тоже, говорят, было роковое стечение. Но что такое роковое стечение? Вы же сами говорите: если было бы сопровождение, ничего не произошло бы»
После этого, продолжает свой репортаж Колесников, Путин попросил соединить его с генеральным прокурором и вышел из комнаты, где они сидели. На следующий день Вальков был снят.
Многозначительным был этот диалог президента и журналиста. Кто только не высказывался тогда по поводу гибели Евдокимова. Политические деятели, телеведущие, артисты – все выражали сомнение в случайности катастрофы. И за этими осторожными («Я, конечно, не знаю всех обстоятельств…»), но настойчивыми предположениями стояло понимание того, эта гибель была как тот рояль в кустах, появляющийся в нужном месте в нужное время. Она развязывала тугой политический узел и вызывала вздох облегчения у представителей разных элит.
Случайность и закономерность часто идут бок о бок. Но чего больше было в данном случае – случайности или закономерности и если закономерности, то кем она была организована – сказать не мог никто, если не считать интервью Панкратова-Черного, утверждавшего по рассказам «знающих людей», что одна машина ждала евдокимовский «Мерседес» и для прикрытия килеров еще две рядом паслись. Чего только не было в этом интервью – и еж, брошенный на дороге, в результате чего все четыре колеса «Мерседеса» были в клочья порваны, и пуля в правой задней резине от снайперской винтовки, и какие-то секретные бумаги, которые через Панкратова передавали Евдокимову «патриоты России». Все в духе криминального романа. Правда, тот же Панкратов-Черный потом отказывался от этого интервью, но сюжет в пространство СМИ был вброшен.
А вскоре эту тему – убили-не убили –заслонил суд над водителем «Тойоты» Олегом Щербинским. Сначала казалось, что и повода для судебного разбирательства нет. Губернаторский «Мерседес» шел на недопустимо высокой скорости, летел как пуля, от которой невозможно увернуться. Щербинский же действовал по правилам, левый поворот на перекрестке был разрешен, поворотку он включил, а уступить дорогу спецтранспорту просто не мог. Тем не менее после трехмесячного следствия в конце ноября начался судебный процесс.
Прокурор края Александр Кочергин (это в деле-то по дорожно-транспортному происшествию выступает краевой прокурор с генеральскими погонами и лампасами – вот, мол, оно какое это дело!) поддержал в районном суде обвинение водителя «Тойоты» в том, что он не уступил дорогу машине, обладающей преимуществом (имелось ввиду наличие на губернаторском автомобиле проблескового маячка) и тем самым нарушил правила дорожного движения, что привело к смерти людей.
Уже в период следствия судьба Олега Щербинского вызывала все нарастающий общественный интерес. Расклад симпатий и антипатий здесь был таков. С одной стороны – простой работяга, с огромным трудом и лишениями купивший старую «Тойоту» (предыдущая машина была продана и взята ссуда), на которой он мирно ехал с семьей в воскресный день в родную деревню Чемровку. А с другой – престижный губернаторский членовоз, нахально мчавшийся с огромной скоростью, «Мерседес», ставший символом власти и могущества новых хозяев жизни. Кто из автомобилистов не уступал ему дорогу, съезжая на обочину и провожая гневным взглядом это лакированное чудовище?
Не последний человек в московской элите, телеведущая Светлана Сорокина говорила: «Я довольно часто езжу по тем же правительственным трассам. Я знаю, как ездят наши кортежи далеко не самых первых лиц. И когда они периодически выезжают на встречную полосу… И у меня несколько раз так было, что я только что в канаву не уезжала, чтобы не столкнуться с этой встречной машиной».
Ну, а на автомобильном сайте «Автомаркет. Ру» в статье под названием «Рабы – не мы» писалось куда более хлестко: «Оснащая свои бронированные четырехколесные монстры мигалками и сиренами, «слуги народа» полностью потеряли страх и совесть перед окружающими. Забыв о чувстве долга перед остальными людьми, зато прекрасно памятуя о своей «неприкосновенности», высокопоставленные чиновники полностью игнорируют не только правила дорожного движения, но и основы поведения в цивилизованном мире. Поэтому именно как борьба между бесправным многомиллионным населением Российской Федерации и правящей верхушкой воспринимается на сегодняшний день процесс по делу Олега Щербинского».
Автомобилисты и выступили инициаторами всероссийского движения в защиту Щербинского, которое сразу же приобрело характер социального протеста. Еще на стадии следствия активисты популярного интернет-форума «Гараж. Разбор полетов» начали акцию по сбору средств для оплаты адвоката Щербинского. Помочь юридически и финансово своему товарищу решил Алтайский комитет профсоюза железнодорожников, заявивший кроме всего прочего, что имелось намерение назвать поезд именем Евдокимова, но это произойдет только в том случае, если Щербинскому вынесут оправдательный вердикт.
Страсти подогревались выступлениями пишущего на автомобильные темы журналиста Юрия Гейко, чьи статьи приобретали отчетливо политический характер. «В России за последние годы, – писал он, – были пять или шесть случаев с трагическими ДТП, когда «слуги народа» грубо попирали законы на дороге. Но ни разу «властные структуры» не наказывали «слуг». По-моему это плевок в каждого из нас. И чем больше людей возмутится решением следствия о признании Щербинского виновным, чем больше нас встанет на его защиту, тем скорее настанет наше «цивилизованное время»…Если осудят Щербинского, это все равно что признают виновным каждого из нас с вами. Потому что на его месте, на пути представительского «Мерседеса», а точнее властной махины мог оказаться любой из нас».
И как продолжение рассуждений Гейко о безнаказанности хозяев жизни воспринималось дошедшее до общественности как раз в день начала суда над Щербинским сообщение о прекращении уголовного преследования сына вице-премьера российского правительства Сергея Иванова, 28-летнего вице-президента Внешторгбанка Александра Иванова, за полгода перед тем насмерть задавившего старушку на пешеходном переходе через одну из московских улиц.
Одна и та же статья уголовного кодекса – «Нарушение правил дорожного движения и эксплуатации транспортных средств, повлекшее по неосторожности смерть человека». Но в одном случае речь шла о молодом банкире, сыне всемогущего силовика, а в другом – о простом работяге, вся вина которого по его словам заключалась в том, что остался жив.
Как возгорались социальные страсти, как разжигала их извечная тоска по справедливости… А тут еще жена Олега Щерблинского Светлана со слезами на глазах пересказывала свой разговор в одном официальном кабинете, когда ей было сказано без свидетелей: «Куда вы лезете со своей справделивостью? Они – это ОНИ. А ваша фамилия – Пупкины».
Вот эти Пупкины и выходили на демонстрации, собирали деньги для защиты Олега, стучались в газеты, кричали в Интернете, обличая власть, власть, власть, которая такая-растакая поманила в 91-м надеждой на справедливость, на правду, а потом пошло как всегда было в России: мы и они. Им все можно, нам же – закон, что дышло…
И грянуло 3 февраля: виновен в преступной небрежности – не уступил дорогу спецтранспорту и приговорен к четырем годам лишения свободы в колонии-поселении. И пошло по всей стране: автомобилисты прикрепляют к машинам белые ленточки в знак поддержки несправедливо осужденного, выходят на демонстрации, акции протеста идут в 22-х городах. На плакатах: «Чинам – мигалки, а нам – кресты и палки», «Сегодня Щербинский, завтра – ты!».
В интернете проходит опрос, виновен ли Щербинский? 93 процента из полутора тысяч опрошенных считают – не виновен, виноваты владельцы мигалок. Но уже и общественные организации, политические партии на ходу вскакивают в этот набирающий ускорение поезд. «Единая Россия» начинает сбор подписей в поддержку Щербинского и за несколько дней собирает их 27 тысяч. Местные отделения партии проводят многолюдные акции в Новосибирске, Томске, Краснодаре, Нижнем Новгороде, Санкт-Петербурге. В Барнауле такой митинг проходит после автопробега машин, украшенных белыми ленточками (Так и пошло после Киева с его оранжевыми лентами и шарфами: в Барнауле весной 2004 -го защищали своего народного губернатора под желтым цветом, теперь Щербинского – под белым. Эстетика бунта). Наконец, к защите в дополнение к двум адвокатам привлекается третий – член Общественной палаты Анатолий Кучерена.
Все делается для того, чтобы поезд общественного негодования шел по нужной колее, управляемый правильным машинистом, чтобы никакие злонамеренные, подрывающие основы силы не перевели стрелок, и эшелон не пошел в разнос. Оранжевая тень витает над страной, стоит перед властью как привидение. Но нет, не допустим, не дадим, поправим!
В конце марта 2006 года краевой суд отменил решение районного и оправдал Щербинского. В тот же день он был выпущен из следственного изолятора и ощутил плоды всероссийской известности – поздравления, телеграммы, приглашение на телевидение. Звезда да и только. А ему бы зализать раны, опомниться от этого полугодового кошмара, вернуться на работу и в свою родную деревню Чемровку.
За всем этим бурным общественным действом стал забываться Евдокимов, его жизнь и гибель, ставшая как и хождение во власть поводом для русских бунташных деяний. Видно, так уж на роду было написано этому сибирскому мужику пробуждать и жизнью своей, и смертью такие деяния, концентрировать извечные надежды народные на справедивость, на то, что пробьемся, прорвемся, только бы начальников скинуть, только бы власть обуздать. И также погасали такие мечты и надежды, как в одно мгновение окончилось земное существование этого мужика. Шесть секунд шоферских размышлений, удар и темнота.
Память. Губернатор на Алтай был назначен отнюдь не из того списка, который Назарчук в свое время возил в Кремль, показывая, что в Барнауле есть кому сменить зарвавшегося народного любимца. И все те имена возможных назначенцев, которые прогнозировало местное экспертное сообщество, то же оказались вне игры. Путин в своей кадровой политике – человек не предсказуемый, его решения неожиданны и толкуются уже задним числом. Да, мол, есть своя логика и вот она какая…
На пост губернатора Краевому совету, послушно одобрившему эту кандидатуру, был предложен Александр Богданович Карлин, 55-летний алтайский уроженец, сделавший карьеру сначала в краевой, а потом в союзной прокуратуре, поработавший первым заместителем министра юстиции России, а перед назначением бывший начальником управления по вопросам государственной службы администрации президента.
Тут толкуй-не толкуй – очевидно: Кремль посылает руководить краем своего проверенного надежного человека из аппарата администрации, прошедшего все ступени государственной иерархии и никак не связанного с местными кланами. Так когда-то на обкомы, по сути дела управлявшие регионами, ставили людей из ЦК, не без основания считавшегося кузницей руководящей региональных кадров. Принцип действовал тот же: это свой, все понимающий с полуслова. Но в данном случае важно было еще и другое: такой человек должен обеспечить консенсус в крае, примирить сторонников как Евдокимова, так и Назарчука.
Тем не менее, команда Евдокимова сразу почувствовала себя не у дел и вскоре начала искать себе работу. На их место приходили уж, конечно же, не варяги, никаких обязательств перед людьми, помогавшими ему придти к власти, как это было у Евдокимова, у Карлина не было. Вице-губернаторами назначались известные в крае фигуры – кто занимал видное положение в крайсовете, кто руководил какой-либо местной отраслью или службой. Но особой перетряски кадров не происходило.
Противостояние крайсовета и администрации, разумеется, сразу же кончилось. Губернатор выступал на сессиях, общался с депутатами, был подчеркнуто лоялен к Назарчуку. И вообще производил впечатление не столько публичной, сколько рабочей фигуры: быстро входил в курс дела, вникал в экономику, в сложный механизм взаимоотношений власти и бизнеса, принимал достаточно взвешенные решения, вместе с тем и неплохо говорил, общался, сохраняя определенную дистанцию, с журналистами. Словом, нормальный опытный чиновник высокого ранга.
Ну, а в крае-то, что происходило под его опытным руководством? Да ничего особенного. Как обычно запасались топливом на зиму, пытаясь учесть уроки провала 2004-го года; воевали с «Алтайэнерго», добиваясь сохранения тарифов на электроэнергию на прежнем уровне; договаривались с Москвой о поставках сельхозпродукции на столичные рынки; в рамках национального аграрного проекта выделяли удешевленные кредиты личному подсобному хозяйству, стремясь приостановить падение его производства, дать крестьянам хотя бы на своих приусадебных участках хозяйствовать получше.
Несмотря на льстивое обращение к губернатору пробужденцев, заверявших его, что Карлин это Евдокимов сегодня и что новый хозяин края, идучи по стопам старого, осуществляет самые заветные надежды жителей края, никакого развития экономики не ощущалось. Предпринимались попытки наверстать спад, возникший и в сельском хозяйстве, и в промышленности за время недолгого евдокимовского правления. Но не очень-то получалось.
Правда, крупнейший в крае налогоплательщик «Алтай-кокс», сменив собственника, обещал восстановить прежние объемы производства в Заринске, а в Рубцовске открывалась обогатительная фабрика полиметаллических руд, что давало налоговые поступления и новые рабочие места, но таких отрадных событий было немного. И реальность обещания команды Карлина на 10 процентов поднять в 2006 году промышленное производство в крае, чтобы покрыть прошлогодний спад, вызывала сомнения. А в сельском хозяйстве кризисные явления только усугублялись.
Карлин, как и положено ему по должности, тем не менее, в выступлениях перед общественностью проявлял оптимизм, заявляя, что Алтай – регион не ущербный и крупными мазками живописал перспективы развития вверенного ему края – разработка минеральных ресурсов, глубокая переработка сельскохозяйственного сырья, поощрение туризма…
Пока с него спроса не было. 2006-й год это еще пора освоения и разбега на новой должности. Можно, конечно, было бы ссылаться на ошибки и просчеты предшественника, но Карлин этого не делал и более того, понимая народное настроение, проявлял заботу об увековечивании памяти Евдокимова. Была разработана целая программа действий, подписанная губернатором. Предусматривались памятное сооружение на месте гибели, капитальный ремонт Верхнеобской школы с последующим присвоением ей имени Евдокимова, ежегодное проведение в селе культурно-спортивного праздника его памяти, создание соответствующей экспозиции в музее Смоленского района и видеотеки и фонотеки в краевом музее, переименование площади в Барнауле…
Проезжающие по трассе Барнаул-Бийск люди весной видели как благоустраивается площадка у поворота на Плешково. А вскоре здесь появилась сооружаемая на деньги неизвестного спонсора часовня святого Михаила. Станет ли она объектом поклонения? Кто знает. Уйдут в прошлое воспоминания о плотском и земном, об интригах, политических играх, неудачах и бедах, постигших регион в во время евдокимовского правления и останется память о народном губернаторе, который хотел многое сделать для своего края, хотел, но не смог.