Михаил Румер (Персональный сайт)

Немецкий литературный критик Марсель Райх-Раницкий, в молодости бывший узником Варшавского гетто, описывает в своих мемуарах расцвет исполнительского музыкального искусства в гетто. В каком-нибудь дворе между двух многоэтажных домов можно было услышать блестящее профессиональное исполнение скрипичного концерта Бетховена или концерта Моцарта для кларнета. Со снисходительного соизволения немецких властей было разрешено создать симфонический оркестр, и в переполненном зале звучала музыка Баха и Вивальди, Боккерини и Шумана в исполнении первоклассных мастеров. И публика, и музыканты были истощены, голодны, жили в постоянном ощущении близкой гибели, но эти волшебные звуки заставляли забывать о страшном настоящем, возвращаться в счастливый мир гармонии и мелодии.
Так было на всем пространстве Холокоста. Музыка, изобразительное искусство, литература при малейшей возможности словно трава жизни и надежды пробивалась сквозь кору страдания и бесчеловечности.
После войны в пепле у печей Освенцима были найдены зарытые рукописи евреев-членов зондеркомманд, оставившие для потомков записи об увиденном и пережитом. И это была литература – документальная страшная литература. В Терезиенштадте, этом концлагере для европейской интеллигенции, выпускались журналы, проводились спектакли и выставки.
Тысячи художников, писателей, музыкантов, рассеянных по лагерям и гетто, ухитрялись средствами своего искусства запечатлевать окружавший их мир. Большинство их погибло, как и многое из созданного ими. Но немало осталось и хранится в фондах мемориального центра «Яд Вапем». Причем эти работы не скрыты от глаз наших современников.
26 января, в канун Международного дня Холокоста в Берлине в Немецком историческом музее открылась выставка «Искусство Холокоста», которая будет работать до 3 апреля. В течение двух месяцев берлинцы и гости столицы могут увидеть предоставленные «Яд-Вашем» свыше ста произведений изобразительного искусства пятидесяти художников – узников нацистских лагерей и гетто. Половине из них не удалось пережить Холокост.
Между тем жизнь, проходящая за стенами музея, где были представлены следы величайшей трагедии прошлого, оказывалась полна событиями так или иначе связанными с этой трагедией. Выпуск после семидесятилетнего запрета исповеди Гитлера «Майн кампф», которую читающая публика раскупала несмотря на высокую цену как горячие пирожки; наплыв арабских беженцев с их антисемитским потенциалом – все это делало выставку в какой-то мере событием политическим. И словно уравновешивая прошлое и настоящее, канцлер Ангела Меркель, открывшая выставку, отметила во вступительном слове, что помнить уроки Холокоста особенно важно на фоне рекордного наплыва мигрантов в Европу, многие из которых прибывают из стран Ближнего Востока. «Мы должны обратиться в первую очередь к молодым людям из стран, где широко распространена ненависть к Израилю и евреям», – подчеркивала Ангела Меркель.
Но обратимся к экспозиции. Способ существования художников определял технику их работ. Большинство из них – графические рисунки. Видимо, достать краски, кисти, холст было сложно, да и небезопасно. Тем не менее, попадается и акварель, масло. Поразительна изобразительная сила многих работ. Вот рисунок тушью Марко Бехара «Полицейский на вахте» – показанная со спины огромная туша. Она стоит расставив ноги – воплощение тупой бессмысленной силы. Лео Бройер «Путь между бараками» – булыжная улочка, обрамленная ветхими досчатыми строениями и потерянная одинокая фигурка человека между ними – рисунок полный трагической экспрессии. Франтишек Мориц Нагель «Жилище в гетто». Йозеф Ковнер «Улица лодзинского гетто», Людвиг Майнер «Воспоминание о разрушенной синагоге 10 ноября 1938 года» – видно, мучила художника память о «хрустальной ночи».
Но узники гетто и лагерей не только «протоколировали» окружавшую их действительности. Иногда хотелось уйти от нее в своем творчестве и тогда появляется исполненное гуашью изображение магендовада – символ сионисткой мечты или красочные абстрактные композиции.
За каждой представленной на выставке работой, по словам ее куратора Элиад Морех-Розенберг, стоят три истории – мотива произведения, судьбы его создателя и того, как она появилась на свет из укрытия. Судьба каждого художника во время Холокоста это драма, проиллюстрированная его работами. Вот Лео Хаас, весьма известный в донацистской и послевоенной Германии художник, ряд работ которого представлен на выставке. Две из них запечатлевают момент поступления узников в лагерь. «Прибытие в Терезиенштадт» – бесконечная вереница людей, разрезающая заснеженное поле, и увиденная как бы сверху – экспрессионистское выражение эмоции автора, живописный крик души. А вот «Транспорт из Вены» – фигуры людей, вываливающиеся из проема вагона, который словно вырыгивает эту плотную человеческую массу – жестокий страшный образ.
За этими и другими работами Хааса – судьба художника, прошедшего через лагеря уничтожения и сумевшего не просто выжить, но и работать, писать, рисовать, запечатлевая ад, в котором он жил долгие годы. Чешский еврей, родившийся в начале прошлого века и учившийся и живший в Австрии и Германии, он к началу нацистского шествия по Европе был вполне сложившимся профессионалом, и этот профессионализм не раз спасал ему жизнь в его лагерной Одиссее. Эта Одиссея началась в еврейской резервации Ниско под Любином, где он, работая на физической работе, рисовал портреты охранников, что несколько облегчало ему режим и создавало условия для художественного документирования жизни лагеря. Потом был Терезин, где он входил в группу художников, занимавшихся той же подпольной деятельностью и передававших свои работы за пределы лагеря. В конце концов, их раскрыли и кончилось это допросами у Эйхмана и отправкой в Освенцим, где Хаас делал зарисовке для Менгеле. А потом был Заксенхаузен, секретный барак, где изготовлялись фальшивые доллары. Здесь тоже нужен был профессиональный художник. Его освободили в мае 1945-го. И он жил еще почти четыре десятка лет в Восточном Берлине, редактировал журнал карикатур, оформлял кинофильмы и телевизионные передачи, писал картины, выставлялся в ГДР и других странах, и умер в 1983 году, прожив долгую насыщенную трудом и переживаниями жизнь
Но так повезло немногим художникам, чьи работы представлены в Немецком историческом музее. Один из самых известных мастеров, чье имя связано с Холокостом, – Феликс Нуссбаум. О его творчестве и судьбе много говорят и пишут в наше время. В Оснабрюке, на родине художника, есть музей, где выставлены многие его картины. Работы этого художника легко узнаваемы, на них лежит печать трагического реализма, некой магической предметности, индивидуализированной настоятельности образа. Вот знаменитая картина «Беженец», изображенная на проспекте нашей выставки. Пустая комната, где на переднем пане на столе глобус, а в глубине рядом с собранным портфелем на стуле согбенная\ фигура человека, охватившего голову руками. Как ни крути старый глобус, все бесполезно и безнадежно, бежать больше некуда. Эта картина с наибольшей полнотой отражает судьбу художника, годами скитавшегося по Европе в стремлении уйти от нацистских преследований и в конце концов погибшего в Освенциме. Германия, Италия, Франция, Бельгия – всюду он беженец, всюду настигает его машина нацизма, карающая только за то, что он еврей. И всюду до самого конца он работает, пишет картины, сюжеты которых все более трагичны.
Я посетил выставку в февральское воскресенье. Длинная очередь начиналась с улицы, тянулась через огромный вестибюль музея, вилась по пролетам лестницы, уходившей на второй этаж к дверям залов, где размещалась экспозиция. Кто были эти люди, пришедшие сюда в воскресный день, чтобы увидеть картины, изображающие сгустки трагедии, некогда созданной их предками? Много молодежи, юных компаний, но попадались старики, худощавые интеллигентные старики в свитерках, терпеливо стоящие вместе со своими пожилыми спутницами. Очередь медленно двигалась под сдержанный шелест разговоров, иногда прерываемых взрывами молодого смеха. Германия XXI века пришла сюда, чтобы осознать свое прошлое.
Но вот по ступенькам лестницы на четвереньках пополз младенец, видимо, отпущенный родителями в «свободное плаванье». Он штурмовал лестницу ступенька за ступенькой и полз все выше под веселыми и одобрительными взглядами очереди пока молодой отец не догнал его и взяв на руки отнес к матери. И в этом штурме ступенек лестницы недавно родившегося немца было нечто символическое, напоминавшее о надежде на то, что тот ужас, который отражали картины выставки, больше никогда не повторится.